 |
|
||||||||
|
|||||||||
 |
|
Обитаемый остров Россия. Попытка к бегству. Часть 2НЕКЛЕССА: Борис, вот вы некоторым образом развели Стругацких и русских писателей калибра Тургенева с их «вечными проблемами». Действительно, братья писали фантастические повести, то есть, литературу «на потребу». Не в смысле ее конъюнктурности по отношению к властям, но определенной конъюнктурности относительно запросов публики. Пусть и жанровых. Недаром фантастика, равно как и детективная литература, хорошо совместима с кинематографом, видеоиграми и т.п. Все-таки это скорее мыслительный акт, нежели полноценное художественное творение. Поэтому мы и разгадываем тексты АБС как шарады. Но шарады шарадам рознь. У братьев Стругацких криптография с двойным дном. И основная, волнующая их проблема не всегда очевидна. Инфраструктура размышлений писателей – это «карты ада» (пользуясь выражением Кингсли Эмиса). То есть разглядывание – но не прямо, а посредством искривленного зеркала – весьма неприглядных аспектов бытия. Мне представляется, что основная проблема АБС, своего рода движитель их творчества – власть и ее проекции. Причем власть не всякая, а невнятная до анонимности, чужая, парадоксальная, бесчеловечная и нечеловеческая. Соединение предчувствия перемен с изменением естества. До озверения. Отсюда перманентные ситуации столкновения с различными обликами «мерзейшей мощи» и «могущественной инакости» (продолжающиеся и у Витицкого). И сопряженная проблема поведения в негативных обстоятельствах. Я думаю, сила творчества Стругацких, заключается в том, что писатели все-таки опознавали определенные болевые точки общества до того, как те становились очевидными метастазами. Речь в каком-то смысле идет не столько о конце, сколько об исцелении истории. В начале передачи мы говорили о странной судьбе России, отношении ее сменяющихся властей к народу как грязи. «Бабы, мол, еще нарожают». Думаю, эти энергии, отчасти прикрытые в те годы социальной демагогией (но и социальной стабилизацией), были уловлены Стругацкими – быть может, вынесены из детства – и экстраполированы на «иные планеты» или попросту в будущее. ХХ век оказался инкубатором новой механики власти, которая, по-видимому, ближе к Саракшу, нежели Миру Полудня. И, наконец, появление особых субъектов действия, сущность которых Стругацкие постоянно воспроизводят в своих творениях, но при этом всячески маскируя, варьируя их обличья. Это различного рода инопланетяне, странники, «подкидыши», людены и другие люди-мутанты, голованы, фемины-«подруги», мертвяки, мокрецы, клоны, инферналы и т.п. В конце концов, даже вещи и те имеют у них субъектный оттенок – «хищные вещи». То есть все эти нечеловеческие субъекты конкурируют с обычными людьми. Причем у писателей явственно присутствует ощущение актуальности подобных размышлений в условиях стремительного освоения зон неопределенности, борьбе за будущее, но уже на планете Земля. И мне кажется, что братья смотрят на подобную ситуацию с вполне определёнными чувствами, я бы сказал – страхом. Они верили в тайны. ЧЕРНЯХОВСКИЙ: То, что опасения у них есть, и то, что они, может быть, не столько давали ответы на проблемы, которые возникли позже, но описали те проблемы, с которыми мы встретимся – это, безусловно. Я не совсем согласен, что в советском варианте люди становились грязью под ногами у элиты. Вы знаете, в то время я был слесарем на заводе и как-то, ну совсем не ощущал, что я нечто «под элитой». Но это отдельная тема. В значительной степени я как слесарь ощущал себя несколько свободнее, чем сейчас ощущаю себя при всех регалиях. НЕКЛЕССА: Существуя на земле некоего «обитаемого острова», за пределы которого вы вряд ли могли заглянуть из-за устойчивой «рефракции» – характерной специфики его горизонта. И если это был не «туманный занавес» Саракша, то какой-то иной, крепко сработанный из любого подручного материала. Потому, кстати, и «остров», что обитатели были лишены возможности пересекать очерченный не ими рубеж – в личном ли качестве ГСП, либо свободно путешествуя мыслью по текстам – и оглядеться, узрев необъятную человеческую вселенную широко открытыми глазами. В пределах же «острова» также необходимо было соблюдать лимитирующую рамку. Ведь даже в «хрущевские» шестидесятые, когда издавали «Один день Ивана Денисовича» (и это почиталось великим событием), параллельно поэта и будущего лауреата Нобелевской премии осудили на пять лет ссылки за… тунеядство. ЧЕРНЯХОВСКИЙ: А вы знаете, потом я работал в Историко-архивном институте и помню, как бегали активисты, уговаривая съездить за границу. И народ говорил: «На фиг мне туда нужно?». НЕКЛЕССА: В составе группы под присмотром «Странника-пастуха», пройдя – или не пройдя – предварительно идеологический и физический «медосмотр». То есть, являясь не столько субъектом, сколько объектом – движимым имуществом Страны Советов. А вообще-то предъявленная картинка как раз вписывается в сценографию повести: далеко не все обитатели острова «выродки». ЧЕРНЯХОВСКИЙ: Да не в этом дело. Сейчас складывается новая мифология. Согласно которой, граждане СССР чувствовали себя угнетенными, задавленными и несвободными. Да не чувствовали они себя такими! И в массе своей были твердо уверенны, что живут в самой передовой и самой счастливой стране мира. Кто-то скажет, что это им было внушено. Но стоит ли так уж записывать их в загипнотизированное стадо? Может быть, они сами лучше знали, как живут. Да, модно говорить, что доказательство их плохой жизни – бунт конца восьмидесятых. Но ведь бунт-то был «бунтом сытых» – о котором в «Граде обреченном» Фрица Гейгера предупреждает Кацман. Да, к концу 70-х – середине 80-х люди устали от застойности. Но ждали и хотели они движения вперед. Если на то пошло, в известной терминологии – «большего соответствия своей жизни идеалам коммунизма». Основная претензия людей, по сути, заключалась не в том, что КПСС «строила коммунизм», а в том, что она его не построила. Да и перестала строить. Это была претензия к тому, что общество застряло между прошлым и будущим. И требование идти в будущее. Общество же развернули в прошлое, куда и пошло. И продолжаем идти. НЕКЛЕССА: Продолжим разговор после краткого перерыва. Напомню телефон студии: 730-73-70, поскольку в заключительной части беседы, думаю, мы начнем отвечать на вопросы слушателей. НЕКЛЕССА: У микрофона Александр Неклесса. Тема сегодняшней беседы: «Обитаемый остров Россия. Попытка к бегству». Мы обсуждаем судьбу России, обществознание будущего и поведение человека, в предложенных судьбой обстоятельствах – все это в контексте творчества братьев Стругацких – с философом Борисом Межуевым и политологом Сергеем Черняховским. А сейчас послушаем, что думают по поводу наших размышлений радиослушатели. Говорите, вы в прямом эфире. СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер. Меня зовут Андрей. Вы знаете, мне идёт шестой десяток, и роман «Мастер и Маргарита» Булгакова я читал, наверное, раз десять. И по мере взросления каждый раз узнаю по жизни какие-то новые факты, аспекты прошлой жизни нашего государства и меняю свой взгляд. Стругацких, правда, данную вещь не читал. НЕКЛЕССА: Ну, а фильм Федора Бондарчука «Обитаемый остров» вы смотрели? СЛУШАТЕЛЬ: Очень не понравился, даже по рекламе. Мне не нравится такое, вот и всё. Но знаете, если обсуждать тему пророчества, то почему бы не поговорить о художественной ценности картины Малевича «Чёрный квадрат»? Ведь там каждый находит то, что он хочет найти. Мне кажется... НЕКЛЕССА: Простите, Андрей, вас не слышно. СЛУШАТЕЛЬ: Да, спасибо, извините. НЕКЛЕССА: Андрей, роман «Мастер и Маргарита» для меня связан с обсуждаемой темой, прежде всего, посредством вопроса: как человеку вести себя в негативной и отчаянной ситуации? Смысл книги, по-моему, можно свести, в конечном счете, к одной фразе. То есть текст, конечно, многозначный, калейдоскопичный, но одна фраза своей пронзительной точностью перекрывает полифонию: «Когда люди так ограблены, как мы, им не остаётся ничего другого, кроме как прибегнуть к помощи потусторонней силы». Фантазии писателя – это подчас личная попытка к бегству. Случается – открытая борьба со злом. Или травмирующее опасение/желание столкнуться с иным, с разноликими «странниками», но уже на своей территории, – идея, запавшая в подсознание писателей, возможно, со времен замысловатых обысков в квартире Ефремова. И подчеркнутая двусмысленностью определения «странник» в номенклатуре творчества Стругацких. По их мнению, люди будущего (либо иные существа) «живут среди нас»: мысль, которая все-таки не только страшила, но и восхищала братьев. Что же касается знаменитой картины Малевича, то она часть композиции – причем сложной и, кстати, имеющей, отношение к космическим путешествиям, строительству будущего и даже появлению новой породы людей – будетлян. «Черный квадрат» – смысловая часть декораций футуристической оперы «Победа над Солнцем». Здесь есть, что обсуждать, вот только время передачи ограничено, и разговор идет о творчестве Стругацких. Примем ещё звонок. Говорите, вы в прямом эфире. СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер. НЕКЛЕССА: Добрый вечер, представьтесь, пожалуйста. СЛУШАТЕЛЬ: Владимир. Братья Стругацкие, в принципе, конечно, гениальные писатели, ну, скажем так, они прозорливы. Но я смотрел в своё время фильм по Стругацким – «Сталкер». Моё мнение, всё, что они описывали, происходило в пострелигиозных, атеистических краях. То, что они писали – характерно в основном для такого мира. Но, например, образование Руси в своё время – собирание территорий, консолидация происходили на основе религии. И когда влияние религии сильно, государство держалось. И была какая-то династия государей, то есть был хозяин земли, всей страны. Другой пример – образование Саудовской Аравии. Другая религия, однако, то же самое: объединение территорий и консолидация вокруг веры. Моё мнение, у России была отнята вера – раз, и династия – два. Меня, конечно, обвинят в монархизме и так далее, но два стержня были убраны, и началось… Отсюда развал территорий российских, и вообще консолидация пошла на убыль. Моё мнение, что сейчас... вот Кирилл, например, его последний визит на Украину: он даже возложил венок к могиле жертвам Голодомора. То есть, может быть, это его попытка, религии православной, на почве именно религиозной как-то начать консолидироваться, объединяться. А было бы, конечно, здорово, если бы, допустим, религия попыталась взвалить на себя эту миссию. НЕКЛЕССА: Метафизика у Стругацких присутствует, и проявляется она в столкновениях с иным, но описывается в формах, характерных не для религиозного и русофильского или тем паче монархического, а для светско-советского сознания – с налетом мистицизма, порою тягой к эзотеризму. Отсюда, кстати, богатство феноменологии иного в их произведениях. И там же скудость упоминаний о России, ее прошлом при обилии в произведениях русских имен. Инакость понималась писателями не столько в категориях, характерных для религиозного сознания, сколько для светского. И сопровождалась попыткой осмысления, исходя даже не из существующего объёма научных знаний, а шире – рациональности. Иначе говоря, того, что в те времена и являлось стилистикой научно-фантастической литературы, но параллельно подключая нестандартные формы рационализации неведомого. Развилка, выбор пути происходили в момент ответа на вопрос: какую природу нам важнее исследовать и понять – вселенной или человека? При этом иное постулируется Стругацкими как факт, расширяя, таким образом, пространство осмысления. Религиозные же аспекты инакости, писатели как правило, избегали анализировать, полагая, что это из другого реестра. Хотя, надо признать: при чтении отдельных пассажей – кстати, как и в булгаковских творениях – ощутима некая аура инфернальности. «И сильные придут поклониться». Еще, кстати, камешек в огород сверхлюдей «по Стругацким». МЕЖУЕВ: Мне кажется, это очень интересный вопрос. Вопрос о религиозной стороне Стругацких. Но я скажу одну простую вещь. Мне кажется, для Стругацких, особенно для более поздних их произведений, вообще неприемлема идея консолидации общества, идея муравейника, идея духовного объединения социума вокруг каких-то общезначимых смыслов. Во всём этом видится некий рудимент тоталитаризма. И единственная цель общества, по Стругацким, в том числе и мира Полдня, является создание некоторых более высоких особей, в данном случае люденов. Эта единственная форма полагания будущего, которая в конечном итоге, как они считают, является и формой спасения самого общества. Потому что людены – этот мотив у Стругацких тоже присутствует – являются своего рода защитниками этого общества от выпадения его в системную деградацию. НЕКЛЕССА: Борис, вы полагаете, что Стругацкие считали лю’денов и им подобных спасителями? Мне казалось, что у люденов не было ни малейшего интереса к «муравейнику». Это как раз для них – новой версии элиты («игроков», «игрецов», существ с «другой душой»), характерна позиция полного равнодушия к роду человеческому: мы ведь тоже не слишком переживаем, наступив на муравейник. «Наверное, это очень здорово – быть люденом, если ради этого человек готов пожертвовать всем самым важным в жизни – дружбой, любовью и работой». Здесь я вновь вижу пересечение Стругацких с «политологией будущего»: генезисом постсовременной элиты с иной иерархией ценностей и соответствующего ей строя в Новом мире, будь то креативный класс, постиндустриальные hominesaeris («люди воздуха»), подросшие «дети индиго» или какие-либо «анонимные отцы», но уже не слишком нуждающиеся в толпах, населяющих планету. Кстати, политика КОМКОНа аналогично действиям гвардии на Саракше направлена на преследование инаких (своей, домашней, версии «выродков»): именно Рудольф Сикорски – тот самый Странник, убивает «подкидыша» Льва Абалкина. «В них стреляли, они умирали». В общем, заметная дистанция была пройдена писателями от оптимизма первых эскизов Мира Полудня. МЕЖУЕВ: Естественно, Сикорский осуждается писателями за преследование и убийство Абалкина. Это воспринимается как абсолютно неправильная реакция, их протагонистом является Горбовский. Человек, который как бы отпускает люденов на свободу. Он доживает последние уже дни до того столь важного для него момента, когда узнаёт, что земное общество породило сверхлюдей. Которые могут влиться в сообщество Странников. Странники – это космическое братство, а людены – именно те представители Земли, которые в это космическое братство входят. И вот когда он узнаёт об этом, вы помните, на какой-то момент это продлевает ему жизнь и так далее. Вот, собственно говоря, правильный тип согласно Стругацким, не согласно мне, правильный тип поведения земного человека по отношению к будущему, принятию этого будущего. НЕКЛЕССА: Давайте примем ещё один звонок. Говорите, вы в прямом эфире. СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер. НЕКЛЕССА: Добрый вечер. Представьтесь, пожалуйста. СЛУШАТЕЛЬ: Меня зовут Дмитрий. Вы знаете, я бы не воспринимал это произведение как описание чего-либо… внешнего. На мой взгляд, просто показана душа, человек, и в нём борются все эти силы. А как мы знаем, любой человек, любая душа стремится к лучшему, поэтому и происходит борьба. НЕКЛЕССА: Спасибо, Дмитрий. Будем считать это не вопросом, а суждением. ЧЕРНЯХОВСКИЙ: Ну, конечно, там есть борьба, борьба между разными душами и внутри одной души. Кстати, выскажусь и по поводу предыдущего вопроса. Не верно, что у Стругацких всё происходит только в атеистических, пострелигиозных обществах. Вспомним Арканар и попробуем процитировать слова Руматы: «Мы тут думали-гадали, кто такой дон Рэба, что это Такугава, Неккер, Ришелье, а оказался простой проходимец, который запутался, изгадил всё, что мог и бросился спасаться к Святому Ордену. Теперь они вырежут всех грамотных людей, и наступит тьма». И мы видим примерно то, к чему призывал человек, который звонил перед этим. То есть, вспоминается каре чёрных монахов на площади и мысль о том, что «там, где торжествует серость, к власти всегда приходят чёрные». НЕКЛЕССА: Примем все-таки еще звонок, но уже, наверное, последний. Говорите, вы в прямом эфире. Только, пожалуйста, кратко, у нас осталась пара минут. СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Меня зовут Александр. Мне кажется, что творчество братьев Стругацких слишком уж примитивизирует ситуацию. Модели писателей настолько просты, что рассматривать их применительно к каким-то реальным субъектам типа Российской Федерации не вполне правомерно. МЕЖУЕВ: Думаю, главное здесь – взаимоотношение человека и будущего. И Стругацкие не просто ставят общие вопросы относительно того, как человеку следует относиться к будущему, а ясно описывают феноменологию ситуации рубежа 60-70-х годов, когда тема будущего потеряла ту однозначность, которую она имела, как мне кажется, со времён просветителей XVII-XVIII веков, ну, скажем, до утопистов шестидесятых годов. Оказалось, что это будущее – будущее, о котором мечтали Френсис Бэкон и его многочисленные последователи – уже невозможно. Возможно какое-то другое, но вот это невозможно. Стругацкие это понимают, они ни в коем случае не хотят вернуться к средневековью, но при этом сознают, что стратегии и действия просвещенных людей в данной ситуации будут отличаться от стратегий и действий, которые предпринимали их отцы и деды. НЕКЛЕССА: Я бы сказал, Борис, что у Стругацких наряду с постепенным нарастанием социального пессимизма проявился удивительный дар угадывания будущих ситуаций. Фантастика писателей со временем обернулась прогностикой. Ведь, к примеру, поразительна и своеобразна реакция на фильм Федора Бондарчука. «Обитаемый остров» стал не столько явлением в области кинематографии, сколько событием, дискутируемым скорее в среде российских политологов, обществоведов, публицистов. Обсуждается он чаще именно с этих позиций, либо – соответствия идеологии и содержания фильма повести, нежели с точки зрения проблем художественного творчества. Сергей, хотите что-нибудь сказать в заключение? У вас есть примерно 30 секунд. ЧЕРНЯХОВСКИЙ: Во-первых, что фильм, безусловно, крайне далёк от повести. Во-вторых, можно предположить, что «Обитаемый Остров» это еще и не про сегодняшнюю Россию, но про то, что надвигается. Про то, что может происходить, если в истории двигаться не вперед, а в сторону, вбок, по кругу. Наконец, в-третьих, и здесь я соглашаюсь с Борисом, главная проблема, которую ставят Стругацкие – это то, что у человека есть выбор: либо в мир Полдня, либо в Град Обреченный. Сегодня мы пока в Граде Обреченном. НЕКЛЕССА: К сожалению, время передачи истекло. Хочу извиниться перед теми, на чьи вопросы мы не успели ответить, и поблагодарить гостей студии: философа Бориса Вадимовича Межуева и политолога Сергея Феликсовича Черняховского. В заключение передачи по сложившейся традиции зачитаю цитату, касающуюся на этот раз, как будущего, так и судьбы России. Причем не одну, а сразу две цитаты – почему две, вы сейчас поймете. Один афоризм принадлежит Александру Христофоровичу Бенкендорфу: «Прошедшее России было удивительно, её настоящее более чем великолепно, что же касается будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение». А Василий Осипович Ключевский, словно отвечая Александру Христофоровичу, сказал так: «Наше будущее тяжелее нашего прошлого и пустее настоящего». Вот такое различие точек зрения. Вёл передачу Александр Неклесса. До встречи через неделю, в следующую пятницу, в это же время на волнах «Финам FM». ОБСУЖДЕНИЕ «ОБИТАЕМОГО ОСТРОВА» Дата публикации на сайте: 07 августа 2009 г. комментарии: 0 |
|
