Навигация как искусство управления и опознания маршрута

Финам.FM, Будущее где-то рядом 24/04/2009 20:05

В гостях: ОЛЕГ ГЕНИСАРЕТСКИЙ, руководитель Центра синергийной антропологии ГУ-ВШЭ.

НЕКЛЕССА: Добрый вечер, господа. У микрофона Александр Неклесса. Тема сегодняшней беседы — «Навигация как искусство управления и опознания маршрута». Эту непростую тему мы постараемся расшифровать, поскольку она требует серьезного декодирования и обсуждения с гостем. А гость в студии: Олег Игоревич Генисаретский — руководитель Центра синергийной антропологии Государственного университета Высшей школы экономики, философ, мыслитель.

Добрый вечер, Олег Игоревич. Кстати, что вы скажите, если я использую еще и такую (как ее кто-то определил) «монструозную» квалификацию, как «социогуманитарный мыслитель»?

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Добрый вечер, Александр Иванович. Да, согласен, есть у меня такая занятость — социально-гуманитарная мысль.

НЕКЛЕССА: Многоканальный телефон в прямой эфир студии: 730-73-70. Те, кто пожелает присоединиться к разговору, могут воспользоваться телефоном, либо — интернетом. Сайт радиостанции — finam.fm. Можно слушать, посылать вопросы, оставлять суждения. Олег, может сразу «возьмём быка за рога». И сойдемся, если не в боевом ристалище, то, скажем, диспуте, по поводу того, что такое «навигация»?

Это, кстати, — вопрос. Потому что слово, с одной стороны, общеупотребительное. Мы все знаем: навигация — искусство вождения судов. А что существуют иные смыслы и даже таинственные обертоны у данного понятия — известно немногим. Насколько могу судить, вы неравнодушны к данному слову. И даже одну из своих книгу назвали, правда, не «навигация», но схоже: «Навигатор». Между прочим, ещё более таинственное слово.

Итак, карты вам в руки. Расскажите, что вы понимаете под словами: «навигация» и «навигатор»?

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: В своем текущем состоянии мысли, я говорю не просто о навигации, а о «когнитивно-стратегической навигации». В этом словосочетании для меня особо важно слово «когнитивность», то есть все относящееся к мышлению, к cogito Декарта. Так вот, в гуманитарной психологии, психотерапии и в ряде других гуманитарных дисциплин давно принято представление о когнитивных картах, то есть о воображаемых, иначе говоря, виртуальных картах какой-то — реальной или опять-таки воображаемой местности.

НЕКЛЕССА: То есть инструментарий, который востребован в мире людей, теряющем ориентиры. Вот, оказывается, что за карты у вас на руках… Новые эталоны ни реальности, ни способов ее осмысления неизвестны, поэтому и пытаемся использовать возможности — данные то ли Провидением, то ли природой – для воссоздания рабочих планшетов истории.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Да. Слово-то «навигация», действительно происходит из морского дела. И первичной формой навигации была навигация по звёздному небу, то есть опять-таки по звёздной карте. А поскольку она ни к земле не относится, ни к морской глади, она тоже когнитивная. К тому же на ней не просто звёзды были помечены со своими астрономическими координатами (как теперь), а еще и соответствующие им астрологические имена (зодиакальных животных, персонифицированных звезд).

НЕКЛЕССА: Воздушное, эфирное небо в чем-то сродни океану, как, впрочем, любая открывшаяся взору стихия. Там свои нарушения гармонии: бытуют кометы, плавают блуждающие звёзды — планеты. И тьма египетская покрывала землю, били стрелы громовержца, а еще раньше — водяной пар закрывал ее всю. Карты приходилось периодически переписывать.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Да, и блуждающими звёздами, и одной и той же Утренней, и Вечерней звездой, которая, то восходит, то заходит. И все эти символические нагрузки на светящиеся небесные тела, несомненно, способствовали вполне прагматической цели — мореходной навигации. Чтобы доплыть туда, куда стремишься. Ну а применительно к пешеходному или конному перемещению по земле, в военных и торговых походах очень важна была еще и рекогносцировка, то есть привязка к местности (где мы теперь?).

НЕКЛЕССА: Маршрут и топография — на карте, на близких расстояниях каботажа — заметки лоцмана. Мы определяем в пространстве — внутреннем либо внешнем — пунктир пути, чтобы пройти к цели удобным, быстрым и по возможности безопасным способом, формализуем и реализуем его.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Да, но сначала мы на карте определяем маршрут, а потом надо соотнести карту с реальной местностью, привязать ее к местности. Вот на карте точка, куда мы стремимся, а вот точка, где сейчас стоим.

НЕКЛЕССА: Давайте-ка, пока не поздно, ещё одно слово введём такой — вербальный для теории вопроса и рабочий для практики пути — инструмент, как «маршрутизация».

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Ну, разумеется, размечаем маршрут, путь, начертанный на карте... Но помня золотое правило, приписываемое авторству Альфреда Коржибского, «карта — это не территория». Очень важная вещь — осознавать виртуальную природу всякой умственной карты, и ни в коем случае на ней не поселяться. Хотя это и невозможно буквально, но, тем не менее, виртуально-психически так часто и происходит!

НЕКЛЕССА: Так же, как пересказ текста не есть произведение. И школьник, который прочёл «абриджмент» не может претендовать на знание текста. В сущности, даже если человек прочёл перевод…

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: И любая биография не есть реально прожитая жизнь. Она всегда творчески преображена в тех или иных целях.

Почему стоит говорить именно о когнитивной стратегической навигации? Да потому, что все нам, кто, так или иначе, занимается стратегиями развития, приходится сталкиваться с таким серьёзный вопрос, как понимание стратегии.

Помните, как часто публицисты восклицали: «Есть ли стратегия у г-на Путина или нет стратегии? А если есть, то какая?» Это не столько вопрос о её наличии, сколько вопрос: понимаем мы или не понимаем, что она есть, или понимаем, или не понимаем, что её нет? А что значит «понимать стратегию»? Или, в активном залоге, «что значит мыслить стратегию»? То есть что значит «мыслить стратегически».

Ну, а вы, Александр Иванович, насколько я понимаю, предпочитаете говорить не глагол «понимать», а существительное «смысл»? Если предварительно принять, что понимаем мы именно смыслы, я соглашусь и с таким словоупотреблением. И хотя сам я не записной «смысловик», такая «речевая игра», по мне, вполне приемлема.

НЕКЛЕССА: Смысл, или, делая шаг вам навстречу, осмысление — это своего рода генеральная карта, сосредоточенная в некоем фокусе. Еще точнее — особое зрение на картографию и маршруты. Сумма сфокусированных смыслов, проецируемых на ту или иную проблему, позволяет осмысленно переоценить ситуацию в изменившихся условиях, не впадая в суету и минимизируя ошибки. Потому что люди давно живут в подвижном мире, и спецификой навигации — в широком смысле — стало управление всевозможными объектами и способами передвижения (трансформациями). В том числе такими, которые сразу и не воспринимаются как объект. Скажем, грамматика или компетенция, история или время.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Совершенно верно. Кто-то бы, может, воспользовался тут привычным военным различением стратегии и тактики, и сказал бы, что сначала есть доктрина и стратегия, а потом уже оперативная концепция и тактика. Это, похоже, просто разные терминологические диалекты, способы речеговорения (об одном и том же), принятые в разных профессиональных цехах. Но раз уж мы прожили «десятилетку стратегизма», когда повсюду, — начиная с высших эшелонов власти и до каждого муниципалитета, — писали стратегии, я пока сохраняю слово «стратегия» в словосочетании «когнитовно-стратегическая навигация». И вот тут настал...

НЕКЛЕССА: И вот тут настал кризис.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: После этого настал кризис, и вопрос о понимании стратегий завис. И теперь мы стараемся понять другое: есть ли кризис или нет, и кризис ли это или катастрофа, или может быть уже хаос в чистом виде? Опять-таки, на повестке дня вопрос понимания...

НЕКЛЕССА: То, что вы сейчас говорите, уже своеобразная конкуренция когнитивных карт — боевые действия в виде доминантных оценок, пусть внутри кланов/корпораций. Одновременно подтверждение ценности динамичной рациональности, необходимости ее развития для осмысленных действий в ситуации неопределенности, но также — удержания в доступной стратегическому субъекту полноте. Иначе говоря, является понимание, как обращаться с меняющимся ландшафтом и некоторая скромность в отношении куска, который можешь проглотить.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Совершенно верно.

НЕКЛЕССА: Сначала и кризиса-то не было — был «тихий островок». Потом выяснилось, что это вообще не наша проблема, а злобный crises, живущий и идущий, грызущий всех извне. Потом была взята пауза. В общем, «улица корчилась безъязыкая». Предпоследняя весточка — кризисы, они, знаете ли, бывают разные. Родные и чужие.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: У всех свои, и они разные. У всех свои, и все они разные. А мы всё-таки в позиции претерпевающего, судя по всему. Претерпеваем действие каких-то пока кажущихся анонимными сил. Впрочем, я вовсе не сторонник конспирологии и каких-то теорий заговора… злокозненного действия нераспознанных сил.

Да, христианская память о «первородном грехе», философски переложенная Кантом в приемлемое для светского общества представление о «радикальном зле в человеческой природе», говорила: «Необходима осторожность»! Да, захлестнувшая европейское сознание волна учений о бессознательном (а с ним и практик работы), поумерили «когнитивный энтузиазм» времен Просвещения. Но, хотим мы этого или не хотим, занятость стратегиями неразрывно связана с установкой на управленческую рационализацию, на поиск общественно приемлемой эффективности и качества управленческих решений.

И уж если продолжать заниматься стратегиями развития, то, помня эти «резоны рационализации», невозможно далее закрывать глаза на когнитивные составляющие стратегий развития. И безоглядно заимствовать застарелые стандарты стратегического управления из рук западных ПТУ-MBA!

НЕКЛЕССА: В общем, не все йогурты оказались одинаково полезны. Хотя у кризиса есть свои достоинства, одно из них — вразумление. А о конспирологии еще поговорим.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Совершенно верно.

НЕКЛЕССА: Но, здесь вот еще обертон... Недавно в одной из бесед о «настающем настоящем» ее участник не согласился с точкой зрения, что это — кризис. Из предложенного меню он выбрал слово «катастрофа»… А это уже закладывает иной регистр разговора

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Ну, об этом в свою иерихонскую трубу трубит Сергей Ервандович Кургинян.

НЕКЛЕССА: Вы правильно угадали.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Конечно, я читатель его, и ценю своеобразный стиль его мысли. Он один из немногих, у кого вообще есть стиль стратегической словесности. А стиль — такое целостное качество, оно смыслообразующими потенциями обладает. Поэтому, кстати сказать, одной из областей приложения навигационных разысканий, о которой я пишу, является — стратегическая словесность и ценностная риторика.

По моей оценке, большая часть публикуемой стратегической словесности относится не к жанру проектов и проектных стратегии, а к ценностной риторике, демонстрирующей целесообразность, полезность, потенциальную эффективность проектно-стратегических намерений. Но стоит ли на голубом глазу одно выдавать за другое? Что это как не профессиональная безответственность? Потому что половина стратегической словесности — это не проекты и не собственно проектные стратегии, а именно ценностная риторика, демонстрирующая целесообразность, нужность, полезность...

НЕКЛЕССА: Вот на слове «полезность» давайте сделаем короткую паузу, а затем продолжим разговор. Напомню многоканальный телефон прямого эфира: 730-73-70.

(РЕКЛАМА)

НЕКЛЕССА: У микрофона Александр Неклесса. Передача «Будущее где-то рядом». Тема разговора – «Навигация как искусство управления и опознания маршрута». Гость в студии — Олег Генисаретский. И мы спускаемся от проблемы, только что озвученной в рекламе как «блистательная пища богов для собак» к серой прозе жизни для людей.

И проза эта тихонько говорит нам следующее: «Переоценка есть постоянное качество жизни». Или, по словам то ли философа, то ли поэта: «Ничто не вечно под луной». Но зато в анатомии «навигации», кажется, продвигаемся в пространства универсалий, где собственно и обитает Грааль «небесной навигации». Так что, столкнувшись с сочетанием больших смыслов и практических гадостей, мы продолжаем с Олегом Генисаретским вести речь о древнем искусстве навигации. Или, говоря по-другому, об искусстве умелого управления собой и окружением в мире, состоящем из вышеназванных различных материй.

Человечество, в общем-то, всё время плывёт куда-то, и мы называем это историей. Флотилии необходима серьезная навигация, ведь в долгом пути совсем немалое число судов идет ко дну, другие сбиваются в армады и палят «друг в друга», либо образуют торговые или иные союзы. Уходят в дальние страны к невидимым берегам. И открывают там совершенно незнакомые земли.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: И, кроме того, как говорил Владимир Иванович Вернадский: «Всё тварное — бренно»: мы помним, как с лица земли исчезали великие цивилизации и империи; народы крестились и раскрещивались ...

НЕКЛЕССА: Знаете, Олег, мы, кажется, до сих пор не оценили должным образом, что, пребывая в 2009 году в Москве или другом российском городе, живём в новой стране. Причем не в смысле политического режима. Мы по инерции воспринимаем Россию-РФ как обновленную форму Советского Союза или даже Российской империи… Особенно если смотреть на мир через прорезь телевизора.

Не так давно я вот попробовал посчитать, и получилось, что на данной территории существует примерно 19 государств. Т.е. даже не на 15 частей СССР распался, как прописано в психологическом стереотипе, а появилось не менее 19 государств: суверенных, квазисуверенных, прочих… В общем, два десятка политий, да плюс еще кое-где образовались экзотические «полунезависимые резервации» различной мерности с автономной властью.

Это, конечно, распад армады, империи, флотилии и новые параметры исторического путешествия. А в плавании приходится реалистично оценивать свойства и состояние кораблей. Тем более, когда судно явно не то, что было раньше. Геоэкономика России-РФ совершенно иная, геополитика явно нуждается в модификациях – геокультура... что уж тут говорить. Технический уровень, основные фонды страны, состояние вооруженных сил или культура населения, уровень интеллектуального развития и образование , качество жизни. И так далее.

Но, думаю, главный вопрос — знаменитое пушкинское: «Куда ж нам плыть?».

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Да, не могу с вами не согласиться, но раз уж вы произнесли сакральное слово «переоценка», предлагаю вспомнить и обсудить еще один сюжет. А дело в том, что в XIX веке Фридрихом Ницше был незаметно свершён очень важный поворот в понимании времени, связанный с нарождавшейся тогда аксиологией, учением о ценностях. Кстати сказать, он был одним из ее инициаторов и создателей. И основу своей аксиологии видел не в наличных, хранящихся в культурном наследии ценностях, а в действии переоценки ценностей. Более того, скрестив ее с вечным возвращением (во времени), он и само время стал видеть как непрерывный процесс переоценки ценностей. И тем самым, - по отношению к культурному наследию, — стал крестным отцом культурной революции!

НЕКЛЕССА: Но у него была острая необходимость в этом. Конец XIX– начало ХХ века: великая историческая мельница плюс трансформация социальной ментальности. Время революции масс, технического прогресса, множащихся на глазах утопий. Среди гигантов переворота —Ницше, Маркс, ну, а в своей области и несколько позже – Фрейд. Однако все они, каждый на своей делянке, натыкались на один и тот же камень. Кажется, на эту же скалу наскочил корабль Просвещения. Великолепное изделие энциклопедистов продемонстрировало urbietorbi большое число пробоин. Не хватало пластырей, чтобы затягивать их. Возник императив опознания реальной исторической и антропологической ситуации, сколь бы драматичной та не оказалась, как и той самой, упомянутой вами «переоценки».

 Мне это отчасти напоминает нынешнее состояние дел...

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Да, этим пониманием сегодня помечена ближайшая к нам по времени историческая детерминация

НЕКЛЕССА: Да. Хотя, может быть, не такого масштаба, как сейчас. А может все это – единый процесс. И сейчас мы просто наблюдаем стремительное ускорение....

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Кроме того, у немцев было невероятное пристрастие к Древней Греции. Они метаисторически соотносили себя не с Римом, а с Афинами и Спартой, роковым образом погружаясь в доисторическую, «допотопную» архаику. «Назад к досократикам»! Первая нашумевшая работа Ницше «Рождение трагедии из духа музыки» сразу и навсегда забросила его мысль в далёкое возвратное смотрение «оттуда > сюда», из древне-греческой архаики - в европейское Новое время.

Добавлю к этому, что комментируя этот фрагмент творчества Ницше, Жиль Делёз настойчиво заявил: благодаря ставке на переоценку ценностей вечное возвращение стало избирательным. Не правда ли, странное и заманчивое соединение? Получается, что циклическое время, вечное возвращение — не «повторение пройденного», а элективное время выбора, в котором «вдруг» возникают совершенно новые ценности. Это время, наполненное внезапными, несопоставимыми событиями-ловушками!

НЕКЛЕССА: Вы знаете, для меня психологически это внятно. Думаю, дурная бесконечность вечного возвращения — тот же подсознательно мистифицированный часовой механизм, овладевший тогда и веком, и человеком. В какой-то момент она приковала к себе к себе Ницше — тут, простите, напрашиваются аллюзии с Прометеем, его физическими и психическими муками - и заставляла его напрягаться и перенапрягаться. Отказываться от компромиссов, даже житейского плана: кто знает, где поскользнешься? Может при использовании спринцовки…

И обрекала неистово искать ту силу, которая могла бы разорвать фатальный круг.

А философия жизни — просто порождение перманентного, так сказать, «драйва». Ведь особое положение экзистенции у Ницше – постоянный импульс к обновлению, невзирая на нормы. Его душа не переносила тривиальности как вечной от-данности человека природе. Возможно, в этой ситуации ум был обречен сокрушаться.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Меня, честно говоря, пафос Делёза немного развеселил, когда я посмотрел на свои ручные часы. Вот я сейчас говорю с вами, и мои часы показывают 20. 24.

А благодаря чему событие моей речи приурочено именно к этому моменту времени? Благодаря тому, что стрелки часов вращаются строго равномерно, повторяя по кругу свой бег, вращаясь и возвращаясь. Есть часы, и только благодаря им, я могу точно регистрировать единичные события, считать и считывать их. Не будь часов, время выглядело бы совершенно по-другому. Поэтому только на фоне вечного возвращения, то есть неких «тактовых частот», ритмических структур, возможно вот дельта-функция неповторимого, точечного события. Уникальная, надо сказать функция в математическом анализе, у которой бесконечная величина какой-то значимой переменной совмещена с мгновением времени. Абсолютный minimax!

НЕКЛЕССА: У вас, Олег, кстати, часы со стрелками, бегущими по кругу, или с мелькающим цифровым счетом, тяготеющем к числовому ряду и бесконечности?

За этим «стилистическим» изменением повседневного прибора я вижу историческую (психологическую) развилку и… что же еще, как не аналогию с навигацией. По крайней мере, с картографией. Потому что в образе часов со стрелкой, кружащейся, словно белка, по кругу в колесе, мне видится ни больше, ни меньше — древняя мандалическая география.

Другими словами, круглый плоский мир, окружённый океаном, замкнутый в определённую рамку корпуса. И стрелка как указатель роковой дороги путника, неизменно приводящей домой, т.е. к концу путешествия и жизни. Если, конечно, для кого-то пружина не лопалась, и он не погибал в пути. Тезей и, пожалуй, еще с большей силой Орфей преодолели эту напасть, причем, при помощи одного и того же средства, Хотя для последнего все кончилось трагически. И Тезей также не вкусил счастье от предприятия.

Это ведь было время почти полной власти архонтов и господств. И чего путники тех времен не могли совершить, так это зайти (точнее, как показывают приведенные только что примеры — выйти) за края циферблата, прикрытые к тому же стеклянным куполом. Впрочем, тоже до поры.

 Мы ранее упомянули, что навигация, в серьёзном понимании этого древнего искусства оперирует с неожиданными объектами, такими как история, политика и так далее. К примеру, ряд действий со временем размыкают их прежнее, жесткое понимание. Так же и время, подобное некогда монотонному счету, осваивается как феномен, обладающий вариабельностью, призраками и клонами, бифуркациями и déjà vu...

К тому же все это не просто осваивается — эксплуатируется. Самая простая форма эксплуатации: кредит. Вы продаёте время, покупаете его, сдаете внаем. Или, если пожелаете, закладываете как свое или чужое будущее.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Вот тут, как пишут на столбах, «возможны варианты».

НЕКЛЕССА: Но с «вариантами» ещё интереснее! Или чудесатее как говорила девочка Алиса. Вы начинаете использовать открывшиеся, не исключено — лишь вам — возможности. В том числе способность торговать не просто будущим, а его деликатными фракциями: вероятностными состояниями.

Скажем, оценивать шансы и перепродавать их различными пропорциями в соответствии со вторичной оценкой качества. Производя, таким образом, особые финансовые инструменты за счет создания и использования таких техник, как фьючерсы, опционы, прочие деривативы. Вы сударь, государь, ибо фактически, чеканите монету. Можете даже оперировать временами, которые вообще не существуют, не имеют возможности осуществиться как «земная реальность».

Экономика становится трансфинитной. Приходит новый мир совокупляющихся множеств, где правят бал жиреющие канторовские бесконечности. Но все это хозяйство требует бесконечно  развернутой маршрутизации, чтобы не услышать голоска упомянутого ранее персонажа: «Вы всего лишь колода карт!».

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Я с вами сразу же и категорически соглашусь в этом ощущении и понимании времени. Я долго недоумевал по прочтении «Исповеди» блаженного Августина: отчего его так удивляло во времени, что оно состоит из прошлого, настоящего и будущего? Раз об этом сказано в «Исповеди», удивление имело для него интимный, внутренне-личностный смысл. Почему? Недоумевал, пока не понял: его удивила, а может быть порадовала, открывшая счётность, счислимость времени. Этакое «раз, два, три» время. Но, то и странно, ведь счет — древнейшая человеческая способность сознавания себя во времени! Скорее всего, она возникла еще до овладения словом.

НЕКЛЕССА: Кое-что видится лучше на расстоянии или с другой позиции. Думаю, Августин мог бы адресоваться по тому же поводу к современной и близкой ему грамматике, где время — рафинированный продукт, прошедший долгую языковую проработку. Также как в свое время Аристотель, думаю, извлекал немыслимое для античного времени учение о горизонтах хрематистики из… учения Пифагора. Правда, прочитав его совершенно иначе, совершенно по- своему. Я бы даже сказал, наизнанку.

Образованные люди той поры были как раз хорошими грамматиками. Формальная триада — это ведь точка зрения упрощённого быта: было — есть — будет. Достаточно обратиться к любой развитой грамматике, чтобы понять извилистые и неоднозначные пути времени. Сколько существует в языках версий будущих времён, сколько учтено состояний настоящих и прошлых! И, естественно, промежуточных, нерасчлененных. Язык рисует время сложными траекториями. К слову, математика — тоже язык (и там кипят свои страсти, фиксируются свои противоречия).

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Естественный язык, безусловно, богаче любого искусственного, в том числе любой логистики. Так называемый логико-грамматический параллелизм сильно преувеличен. Логика осваивает крохи того, что есть в грамматике.

НЕКЛЕССА: И сослагательное время, и повелительное, и совершенное, и несовершенное... То есть будущее как возможность, как вероятность, как наказ или как уже совершающая неизбежность, от которой нет спасения. Так что Августин просто несколько о другом ведет речь. Или просто смотрит в иную сторону. Так бывает.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Но ведь этому предшествовало другое понимание времени, когда оно делилось не на три, а на четыре. У дня есть утро, день, вечер и ночь. У года есть весна, лето, осень и зима. И, в общем, по этой же модели устроен и месяц, только там нет для этих четырёх частей специальных названий. Более того, они синонимичны друг другу. Разные масштабы имеют одинаковое строение, и это придавало времени какую-то удивительную гомогенность.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: К тому же времясознанию «на три» исторически предшествовало другое понимание времени, когда оно делилось не на три, а на четыре. У дня есть утро, день, вечер и ночь. У года - весна, лето, осень и зима. По этой же модели устроен был и месяц, только в нем для четырех недель в нашем солнечном календаре нет специальных названий, а в лунном они помечены фазами луны.

Более того, дневные, месячные и годичные четверицы времени намеренно синонимичны друг другу (утро = весне=обновлению, к примеру). Масштабы разные, а строение одинаковое. Тем самым подразумеваемое «приравнивание» разномасштабных, но однородных периодов времени придавало ему удивительную однородность, а его сознаванию — гибкость.

НЕКЛЕССА: Думаю и здесь есть аналог «четвертого времени», но его избегают. Сознательно и бессознательно. Это время смерти. Не просто потусторонней вечности, а промежуточной дис-хронии, выметающей человека, но в каком-то смысле и в некоем состоянии оставляющая его пребывать. Пожалуй, ближайший, хотя, естественно, несовершенный (незавершенный) аналог тут — время сна. Это время прихода зимы. Опять вспоминается Пушкин с его «царствием Чумы» —несколько более реальным ликом Снежной королевы. Августина могло обрадовать, что «времени больше не будет», в более широком смысле, нежели это обычно толкуется и понимается. Другими словами, изгнание четвертого сезона, разрушение этой чертовой берлоги: времени прилежания смерти-сна.

А вообще-то, удивляет энтузиазм, высокая «пассионарность» приморских народов. Возможно, именно плавание разрывало монотонные, рутинные, давящие, сугубо земные, лабиринтообразные схемы, привнося в жизнь частое и чистое обновление.

Потому что возможность уйти за горизонт, пережить бурю, а заодно утрату всего хозяйственно- прилипающего — то есть, пройти, по сути, сквозь своего рода «малую смерть» — обозначало также шанс на размыкание более цепких костлявых рук. И уход, в том числе за счет собственного мастерства-усилия, из ее объятий. А это привносило в жизнь нечто весьма важное: «поворот винта», луч из расходящихся облаков, победу над фатумом, роком. Таким образом, определялись психология, культура, которые — и здесь мы замыкаем круг — неслучайно оказывалась плотно связанной с навигацией.

Вообще Жанна д’Арк оказала большую услугу Англии. Возможно, без нее не было бы Вирджинии, да и Елизавета была бы иной.

Если же мы просмотрим на этимологию слов, связанных с навигацией, то здесь просто глубины разверзаются. Потому что навигация — не только «плавание». А «навигатор» —нечто вообще особое. Был, кстати, редкий португальский орден «Генриха Навигатора»… Но обо всем этом — после перерыва на краткий выпуск новостей. Многоканальный телефон студии: 730-73-70.

(НОВОСТИ)

НЕКЛЕССА: У микрофона Александр Неклесса. Тема беседы — «Навигация как искусство управления и опознания маршрута». Гость в студии — Олег Генисаретский. И мы обсуждаем с Олегом эту самую навигацию: искусство плавания и управления, вычисления пути и определение положения, но не только в морях и океанах, а в движениях человека/человечества, в его собственном бытии, во внутренних состояниях и окружающем мире…

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: …по морю житейскому.

НЕКЛЕССА: Да и «корабль» — слово, имеющее не чересчур ли много смыслов? Зачитаю-ка я цитату, относящуюся к таким «корабельным темам» как корпорация и корпоральность. Все равно, чувствую, сегодня мы их не охватим…

Цитата же следующая: «Ковчег насчитывает 40 членов, выполняющих функции визитёров. В курии 13 членов: 9 — коннетабли, 3 — сенешали и 1 рулевой — навигатор: руководитель курии». Интересно, что навигатор тут ставится в позицию руководителя.

Вообще любопытно сочетание двух позиций: шкипера — человека, который руководит кораблём, и навигатора, который определяет путь. Третья же (и возможно последняя особая позиция на корабле) — это кок. Но тут уже другая тема.

Сочетание власти и ее утверждения, применения, удержания, целеполагания может иметь гармоничное либо деструктивное разрешение. Эти функции в силу обстоятельств совмещает подчас одна личность — правда не обязательно успешно (не случайно на самолетах так долго вместе с летчиком продержалась должность штурмана) — но в любом случае обе позиции составляют комплекс. Из которого, как из шкатулки, сыплются слова, относящиеся к управлению и власти.

Вот послушайте античные семена, проросшие в нашей речи. Может, придется чуть протерпеть.

Плаванье – avigo; правлю рулем, управляю — kyberao (это греки). А вот опять латынь: gubernacula — всего-то кормило, румпель, но и рулевой. И дальше от того же корня: губернатор (gubernator — кормчий). И управляющий, правитель. И даже гувернер, гувернантка. И правительство (government), да и само управление — governance. И еще: искусство управления — keberetike (слышите эхо древнегреческого понимания искусства — techne?), т.е. современная кибернетика. Так сказать, управление perse…

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: А все это вместе взятое — одна метаметафора организационно-управленческого, властного начала жизни и деятельности. В данном случае, взятая из практики мореплавания. Однако, скажу я вам, способность к навигации свойственна не только «поморам» , но и кочевникам Великой степи, «бродникам» и казакам и ... всем странникам.

НЕКЛЕССА: Тоже своего рода мореходы, только по сухопутному либо житейскому океану. Или внутренним пространствам.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: По сухопутному океану, особенно когда они уже были на конях и в стременах. Над ними - то же самое звёздное небо, что и у мореплавателей, у них типологически схожие навыки ориентации по «особым приметам», тайным знакам. И, в первую очередь, столь же пассионарная, стрёмная устремленность «идти туда, не знаю куда»...

НЕКЛЕССА: Я бы выделил две функции как очарованного, так и земного путника: умение управления-совладания с самыми разными объектами, и искусство маршрутизации, прокладывания оптимального, успешного маршрута, маршрута правильного и удачного — в общем, претензию на serendipity.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Это хорошо, что вы возвращаете нас к стратегической озабоченности… не мне тут возражать. И все же добавлю, что мы только что говорили о какой-то очень древней, архетипической модели поведения и ведения (опытного понимания). Скажем, отмеченное вами удвоение на рулевого и навигатора присутствовало в основном ритуале жертвоприношения коня, описанном ещё в Ведах.

Интересно, что участвуют в этом ритуале 26 брахманов, но один из них главный. Остальные подносят хворост, разводят костёр, расчленяют животное... в общем, выполняют вспомогательные работы. А главный брахман восседает в медитации, и внутренним оком наблюдает за правильностью прохождения ритуала, за связью Неба с Землёй, пути Богов с путями людей. Он отвечает за цельность, непреткновенность происходящего, за «космический» смысл и эффект ритуального действа.

НЕКЛЕССА: А мы можем еще немного снизить планку и обнаружить тривиальное разделение на царские и жреческие, командорские и штурманские функции. И действительно тогда навигатор становится своего рода священником или колдуном на корабле.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: А еще есть фигура священного царя, институционально обособленная и царя и жреца...

НЕКЛЕССА: Да, в зачитанной ранее цитате как раз и прозвучало, что над командорами и верховными правителями стоит некий руководитель курии — навигатор.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Вот-вот. Ну, а уж совсем тривиальная ситуации больших автомобильных гонок: рядом сидят водитель и штурман, который прокладывает маршрут.

НЕКЛЕССА: Последняя по времени развилка в развитии навигации, думаю, относится к практике и ее стилистике, пробужденной мировыми войнами. Современная формализация крупномасштабного поведения, рожденная в тот период, была решительно унифицируемым компендиумом искусств планирования операций, методов использования «дорожных карт», системной аналитики, динамики и прочих социогуманитарных прелестей. То есть общих закономерностей управления, инновационных на тот период, вне зависимости от объекта или системы.

Своего рода стартовой линией, прочерченной в пространстве человеческой активности «трудами и днями» Норберта Винера стала, пожалуй, для современного общества «Кибернетика, или управление и связь в животном и машине». Это — 1948 год. Однако еще в 1834 году выходит книга известного физика Ампера, называющаяся «Опыт философских наук», где автор даёт собственную классификацию наук. И третьей по счёту ставит кибернетику как науку о текущей политике и практическом управлении государством и обществом. А вскоре, в 1843 году польский мыслитель Трентовский публикует работу «Отношение философии к кибернетике как искусству управления народом». Dixi.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Ну, проблема власти и политики для Нового времени, была одной из центральных, хотя философия политики лишь недавно выделилась в отдельную научную дисциплину. То, что вы только что рассказали, меня не удивляет, а скорее радует.

НЕКЛЕССА: Олег, время всей передачи — меньше часа, остается гораздо меньше половины и хочется надеяться, что хотя бы частично мы оправдали для слушателей выбор этого странного слова — «навигация» в качестве центрального для сегодняшней беседы. И самой темы — «Навигация как искусство управления и опознания маршрута» как имеющей прямое отношение к будущему и его активному представлению.

Будущее в человеческой вселенной формулируется навигацией. Но фигура навигатора оказалась в двусмысленном положении. Конспирология между тем отчасти реабилитирована сегодня понятием «проект», всем корпусом корпоративно-проектной лексики, да и феноменом корпоративной секретности.

Хуже обстоят дела в России — здесь в качестве источника плавания используется, кажется, даже не мускульная сила гребцов, но возникающие в разных местах течения, всякого рода протоки и потоки: северные, южные, виртуальные, криминальные, фантазийные, патологические, сказочные… А картография дальнего, не каботажного плавания и заветного (смыслового) маршрута , изготовляется без участия местных шкиперов, штурманов или навигаторов.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Или мы их не знаем.

НЕКЛЕССА: Или мы их не знаем? Я тогда более острую внёс бы перчинку: или все эти стратегии носят «совершенно секретный характер» и перед прочтением их необходимо либо сжечь, либо выбросить в мусорную корзину. Поленья, конечно, строгаются, но Буратино из них как-то не вытанцовывается. Или как раз деревянные человечки и производятся, чтобы затем пойти в распыл. Как в свое время, кстати, случилось со свежей концепцией внешней политики России образца 12 июля 2008 года. И еще вспоминается классическое для подобных произведений окончание «Города» из профетической «Улитки на склоне» братьев Аркадия и Бориса Стругацких.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Точно!

НЕКЛЕССА: Давайте-ка послушаем наших слушателей, а то мы чересчур увлеклись разговором. О России вот стали рассуждать… Говорите, вы в прямом эфире. Представьтесь, пожалуйста.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Меня зовут Анатолий. Я бы хотел вернуться немного назад, там, где вы противопоставляли два слова: cogito — относящееся к Декарту, и cognito — исследование, творческое начало. Я бы здесь как бы акцентировал границу, и слову cogito у Декарта противопоставил бы слово recognition. Есть такой раздел в кибернетике, который называется pattern recognition — распознавание паттернов.

И если посмотреть на это, то, с моей точки зрения, мы перешли от того момента, где можем пользоваться готовыми прописями, к тому, что прежде чем давать описания, должны увидеть целостную картину. То есть сначала распознать, потом уже давать описание. Это как раз и позволит, с моей точки зрения, сменить топологию. То есть, когда у нас был центральный компьютер и периферийные терминалы. А когда у нас, скажем, масса периферийных станций, и каждая имеет свою собственную стратегическую перспективу. Мне кажется, такой топологический переход как раз и характеризует то, что мы наблюдаем.

НЕКЛЕССА: Спасибо, Анатолий. Знаете, вы, по-моему, в технологическом ракурсе изложили проблему постмодернизма. То есть необходимость понимания целостности вне модельного, описательного ряда. И превосходство подлинности, даже когда она противоречит универсальной схеме. А распознавание образов таит в себе не только выбор, но и принятие на его основе решения. И далее — действия на основе принятого решения… Это интеллект и потенциальная субъектность, поскольку будут возникать противоречия. А заодно — и коалиции для совета и преодоления неразумных.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Пользуясь случаем, хочу выразить недоумение по поводу одержимости темой постмодернизма у многих говорящих и пишущих о стратегиях развития. Потому что это все тоже «раз, два, три»: к любому фрагменту социокультурной реальности пристегиваются префиксы «ретро», «здесь и теперь», то есть настоящее время, современность, и «пост», да еще пристегивается не по одному разу. Ну что же тут свежего, обнадеживающего? Откуда столь доверчивая привязанность к грамматическим играм с префиксами?

НЕКЛЕССА: А мне кажется, проблема-то реальна. Что мешает восприятию?

Во-первых, слишком частое употребления понятия «постмодерн» для обозначения чего угодно, лишь бы оно отличалось от модерна, а то и просто — будущего как такового. Действительно, если мы называем что-то «постмодерном» таким образом, то имеем хороший шанс втиснуть в него любое содержание и затем либо восхвалять, либо охаивать.

Лично мне содержательнее представляется рефлексия постмодернизма, имеющая истоком органичные недостатки модерна, обнажающая их. И пытающаяся дать свои, весьма различные, ответы. Другими словами, происходит проблематизация современной ситуации — кризиса модерна как состояния, или, точнее, как модели общества и как общепризнанного стереотипа представлений о человеке. И все это происходит в результате поражения в историческом конкурсе прошлого века, обнажившейся неполноты – местами весьма скверной неполноты — представлений о реальности.

И еще, здесь ощутима попытка создать схему переходного периода своего рода универсально-персоналистичный аналог глокализации. Интенция тем не менее понятна: стремление, хотя бы отчасти, заместить подлинностью описательно-схематичный метод, доказавший не столько свою неполноту, сколько опасность и даже возможную катастрофичность этой неполноты. Другими словами, тяга к новой формуле бытия («постмодерну») порождена естественной неудовлетворенностью состоянием социальности и ментальности.

Приведу в качестве примера яркий кейс из совершенно иной области: квантовой физики. Открытия которой — причем, вполне рационального (в математическом смысле) свойства — оказались несовместимы с образным и логическим мышлением современного человека. С его фундаментальными представлениями о свойствах мира.

Мы не можем ни образно, ни логически представить, как могут бытовать феномены, которые тем не менее рационально регистрируются. Не можем признать свойства их поведения, не говоря уже о почти мистической роли «неклассического оператора». Но, наверное, не будем углубляться в эту тему. Просто упомянем, что неполнота современного человека...

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Человек — существо конечное, а оно не может быть бесконечно полным. Это проявление нашей смертности — мы конечны. Что вы ни скажете о человеке, во всём найдёте свою конечность.

НЕКЛЕССА: Здесь не о смертности речь. Конечность — физическая черта. Речь же идет о полноте реальности и ее восприятие, о доверии к подлинности и отвращению к симулякрам. А кроме того, возможна – правда всего лишь возможна — ситуация слияния с бесконечной полнотой. И смерть, как бы точнее выразиться, здесь «не релевантна», что ли.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Конечность, более широко понимаемая... Меня ничего не смущает в этом содержательно и творчески. По успехам и неудачам в постмодернизме меня ровным счётом ничего не смущает. Меня только удивляет, откуда такая школярская привязанность к счётному времени на «раз, два, три»? Все так и будем чесать репу о «что было до, что есть сейчас, и что будет после? И к тому же выдавать сию незатейливую языковую игру за радикальный футуризм!

НЕКЛЕССА: Ну а постмодернизм именно и возражает против этого «раз, два, три».

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Да нет, куда чаще — именно таково поведение его идеологов.

НЕКЛЕССА: Да, идеологов и философов, и мыслителей, тех самых — помните: социогуманитарных, которые неудовлетворенны механическими часами как идеалом для построения вселенской утопии.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Первая книга Джеймисона о постмодернизме касалась вполне конкретной, визуально понятной вещи — архитектуры...

НЕКЛЕССА: Мир — тоже архитектура, хотя, думаю, больше архитектоника. Некоторые утверждают, что вселенная тоже.

Давайте продолжим разговор после короткой паузы. А пока напомню многоканальный телефон в студию: 730-73-70.

( РЕКЛАМА)

НЕКЛЕССА: У микрофона Александр Неклесса. Тема беседы — «Навигация как искусство управления и опознания маршрута». Гость в студии — Олег Генисаретский, руководитель Центра синергийной антропологии Государственного университета Высшей школы экономики. Наверное, всё-таки проще сказать: философ и, напомню, мыслитель социо-гуманитарный.

Разговор касается глубокого значения слова «навигация», которое означает искусство управления объектами намерениями, возможность выбора наилучшей стратегии. И ещё, как выясняется по ходу разговора, целый ряд вещей и понятий, которые неожиданно оказались весьма актуальными для человечества, переживающего ситуацию социального и индивидуального транзита к иной форме организации собственной реальности и представлений о ней.

Данное состояние, за недостатком адекватного лексического инструментария, было обозначено таким словом как «пост-модерн» — т.е. «что-то после чего-то». Вот на этом мы остановились в предшествующей части беседы. А горизонт разговора, он, конечно, шире, хотя оставшийся нам путь, должен отметить, весьма короток. Пожалуй, горе звонкам.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Александр, если позволите, вернусь к тому прославлению, которое состоялось у нас о плавающих и кочующих народов. Но поскольку одна из частей моего «я» принадлежит древлянам, то есть лесовикам (у нас целая цивилизация лесная финно-угорская имеет место быть на российской территории), то хочу обратить внимание на одну выворотку.

Если для мореплавателя в безграничном море отмеченным объектом и чудом, является остров, кусочек твёрдой почвы посередь неоглядной зыбкой воды, то для нас, древлян-лесовиков, чудом является озеро, зыбкое небольшое место посереть необъятного леса. Вот есть тайга, есть лес, а в нём озёра. Вспомните достославный град Китеж, ушедший до поры до времени вглубь озера Светлого!

НЕКЛЕССА: А остров – Атлантида?

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Совершенно верно. Эта вот дополнительность исключительных объектов «с особыми свойствами» входит в состав навигационного дела... У древлян, кстати, была замечательная навигационная техника «ауканья», практиковавшаяся сразу и для отпугивания нечистой силы и для оповещения о взаимопросутствии, дабы не потеряться ненароком.

НЕКЛЕССА: А помните знаменитый язык свиста на Канарских островах?

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: У аукания, свиста, подражания голосам птиц и животных и других звуковых кодов есть еще одно важное для навигации свойство: они звучат, пока вживе поддерживается усилие звукоизвлечения, и затем исчезают. Разве что угасающее эхо некоторое время звучит само по себе. Эта сторона навигационного дела слабо отражается в письменных текстах, а потому остается почти не замеченной. Звук исчезает в тишине, как вечерние тени в темной ночи, до него не дознаешься и к делу его не пришьешь. Это, конечно, большой скорби не вызывает, но, тем не менее, любопытно...

НЕКЛЕССА: Думаю, мы просто пытаемся пересечь или расколоть ту самую рамку-дужку часов. В том смысле, что пугающий океан, который окружал и сдерживал человека, постепенно утрачивает суггестивную власть. Человек, группы людей, цеха и корпорации, все чаще решаются пересечь Рубикон. Между тем это выводит их в неизвестное пространство, где прежнее хозяйство оказывается не слишком-то востребованным.

И еще. Эхо нашего разума отражается обычно в поэзии, но индустриальный век и тут утвердил привычные методы производства. Так что поэзия именно то, что тает в ночи. И не фиксируется на бумаге, по крайней мере, пропущенной сквозь барабаны — т.е. издательской…

Но иногда она — проросший бобовый стебель, однако и в этом случае отнюдь не для того, чтобы воровать волшебные предметы.

А если искать нечто в практическом залоге — здесь таится дар той навигации, которая способна с закрытыми глазами (совместив в груди чудеса Канта) предъявлять знание подлинных рифов, ветров и водоворотов.

Живая навигация востребована в открывающемся сложном пространстве. Нужен навигатор, способный действовать в ситуации неопределенности. Пространство же настолько иное, что местами и не вполне земное. Я имею в виду даже не то, что оно виртуально (что умопомрачительно, но банально), однако в прежней природе прорастает нечто, многоветвистое, укорененное и многомерное…

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: …пространство и время.

НЕКЛЕССА: Другие звёзды светят нам. Знаете, звезды сейчас понятие столь полиморфное. Вот как ни прикоснись к телевизору...

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: К тому же они фабрикуются на фабриках звёзд.

НЕКЛЕССА: Совершенно верно. Следовательно, возникает проблема. И не одна. Не две или три. Кстати, если для постмодернизма действительно важна проблема подлинности, то концепция и все сопутствующее ее катафатическое хозяйство — в ловушке.

С одной стороны, из-за соотнесения подлинности и симулякров. С другой… как в «Расёмоне», т.е. — все в тенетах выбора предпочтительной подлинности, на весах случая. Особенно если они судейские. Ибо в мире людей подлинность не только персонализируется, но порой еще и умножается (подобно выбору подлинного суженного в сказке).

Кстати, у путешественников нечто подобное присутствовало в анамнезе. Я имею в виду, когда они не различали миражей от реальной земли на горизонте. Когда моряк кричал: «земля, земля», а потом земля эта начинала рассеиваться как дым…

 И здесь нечто схожее. Да и ассоциации с нынешним кризисом возникают. Вот она долгожданная стабильность и золотой век, а потом все как в сказке, накануне брачного пира с некой неверно опознанной... Или наподобие финала Фауста, когда лемуры роют могилу, а звуки лопат воспринимаются как строительство Великой утопии Изощрять тут память особенно не приходится, достаточно вспомнить бурные восхваления одной Великой сверкающей огнями державы.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Жалко, что мы редко вспоминаем сказку о золотом петушке.

НЕКЛЕССА: А, это о-чень странная сказка.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Где про Шамаханских цариц...

НЕКЛЕССА: Осторожнее. Учитывая, что род моей супруги происходит как раз из этой самой местности — тема мне близка вдвойне. Пожалуй, даже втройне.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: А еще в наших интуициях времени всегда большую роль играли какие-то математические модели. Происходит смена модельного ряда: и прежние интуиции времени сменяются новыми, более свежими. Сегодня они во многом пред-определяюся теорией хаоса, фрактальными структурами, соподчиненными сериями сингулярных событий, странными, на прежний, взгляд, аттракторами, и так далее. Но этот тип математических моделей устроен так, что в нём нет принудительного места для будущего. Да, это очень важная конфузия внутри стратегической навигации: вы, господа-стратегисты, все еще хлопочите о видении, об образах будущего, пописываете сценарии, а, похоже, мы имеем дело с моделями времени и пространства, в которых будущему нет времени, ни места.

НЕКЛЕССА: А помните, когда вы только начинали говорить о звёздном небе как первом ориентире, у нас тут же возникли причудливые траектории блуждающих звёзд, где-то кружилась, хотя и медленно, прецессия, тучи сокрытия застилали небосвод...

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: … и солнечные затмения.

НЕКЛЕССА: Все это так, бытие переносится в другой модельный ряд, регистр, но сохраняет символическую силу.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Символизм сохраняется, но скорее как культурное наследие. Я в данном случае говорю о корпоративной повседневности, где рядом со словом «стратегия», сразу всплывают «видение», образы будущего, «миссия» и прочие хорошо известные из курсов MBA словеса.

Видение чего? Будущего положения вещей? Ну, тогда непременно сценирование, программно-целевой подход, цели и подцели… далее по списку. И всё кажется «простеньким и со вкусом». Кажется, вовремя сделали, расходы на приемлемое будущее подсчитали и дело, словно кролик, в шляпе. А тут тебе кризис, будь он неладен! ...

 Вот если бы мы, - хотя бы гипотетически, допустили, что уже давно имеем дело с другой хронодинамикой, некоторые бы сильнее уязвились иронией истории, о которой твердили Гегель и Маркс. А может быть, даже вспомнили о буддийских теориях мгновенных перемен и взаимо-обусловленного возникновения, вновь популярных сегодня на Дальнем Востоке. А те, кто брезгует «ходить на сторону», ну, хотя бы о европейской диалектике бытия и становления. Так ведь нет же, мы «невроситетов» не кончали и психопрактические «конвульсиумы» не посещаем!

НЕКЛЕССА: Обрушение крыши на складе проектов и мегапроектов, обнажило, хочется надеяться, общий изъян: они основаны на опыте. То есть на прошлом. На опыте того, что было. Их основой является не динамичная навигация, а каталогизированный опыт.

Помните, вы упомянули о реальных ландшафтах и их отличиях от карт тех же территорий? Вот некто добрался до строительной делянки, но за это время произошло землетрясение, наводнение, расселились незнакомые племена. В общем —территория теперь другая. Таково природное свойство холмистого пейзажа.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Только что это за прошлый опыт, где живут его следы, тени и эхо? Коль уж мы говорим про когнитивные карты, прописанные в воображении, прошлый опыт психологически описывается как установки, или как прескрипции как говаривал замечательный русский мыслитель Владимир Вениамиович Бибихин.

Философам прошлого прошлый опыт был знаком под видом априорных форм. Современные эволюционные эпистемологии предпочитают рассуждать в терминах культурного или биологического импринтинга, определяющего наше когнитивное поведение. Но во всех перечисленных случаях речь идет не об обыденном прошлом опыте, а как минимум о культурно-образовательном, гуманитарно-политическом, а то и… духовно-практическом.

Слава Богу, у человечества такого— в гуманитарно-посильном виде, — в число актуальных стратегических установок. прошлого опыта накоплено предостаточно – в каждой культуре и цивилизации! Оно шаг за шагом возвращается к нему, но опыт этот не вошел еще,

НЕКЛЕССА: Олег, априорные формы – все же не константы, а сговор или даже заговор. Культурный, конечно. Тут слишком много простора для разноформатного консенсуса. Возможно, мы еще тщательно разжуем эту, на первый взгляд невнятицу. Еще задолго до тезиса о «столкновении цивилизаций» прозвучал тезис о «конфликте культур».

К тому же мы вступили мир, где, несмотря на всю размазанную по телеэкранам массовизацию, универсализм уступает место уникальной деятельной полифонии и персонализированному суверенитету. То есть раньше считали, что опыт — универсален, и поэтому есть ошибки; есть истинное мнение, и есть мнение...

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: …отклоняющееся от него.

НЕКЛЕССА: А сейчас складывается ощущение, что люди, высказывающие разные мнения о предмете, нередко просто говорят о различных вещах. Порой чудовищно различных. А общая тема или даже предмет обсуждения — лишь площадка, где они повстречались, не более. И представления о целях и идеалах у них — разные. В каком-то смысле они вообще пребывают в разных мирах. Соответственно строительство, планирование, навигацию они осуществляют с различными целями, в несовпадающих направлениях, даже если декларируют один маршрут. И это более сложный случай, нежели те абберации, когда те, кто плыл искать Бразилию, попадал в Америку…

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Они вообще плыли в Индию, как известно.

НЕКЛЕССА: И Индию тоже... «Индию наших дней».

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Александр, вы же сами произнесли это священное для стратегизма слово «целостность». Универсализм — установка на самоценность, спасительную силу Единого, которое взыскали от начала «осевого времени» — до наших дней (как это делали и русские «всеединцы», эти поэты соборности). Я соглашусь вами в том, что пафос мирового всеединства ныне заметно поугас, — но, согласитесь ли вы с тем, что установка на целостность тем не менее сохраняется под видом integrity?

НЕКЛЕССА: Вы знаете, Олег, буквально пара минут остаётся, а вопрос-то, возможно, наиболее важный. Поэтому выскажусь, но в полу-телеграфном стиле: постмодернизм — или просто новое сознание, безо всяких оценивающих «измов», — это назревшая необходимость восстановить утраченную, кастрированную целостность человека. Его реальное, по возможности полноценное, а не вымышленное («литературное») и отчасти механистичное прочтение. Движитель же процесса — горечь от утраты своей истинной идентичности, персоны, потерявшейся в чертополохе экономистичной ментальности и тотальной индустриализации быта и бытия.

Другое дело, что подобные попытки негативной диалектики творились весьма различными способами. В результате стремление к новому рационализму рождало противоречивые следствия. Объединяя, скажем, физическую и психическую реальность, человек попутно выпускает на свет неведомых ему духов. И, таким образом, в какой-то мере обращается к предшествующей модерну эпохе. Но такова, видимо, плата за исподволь растраченную целостность, обернувшуюся язвами нынешней фазы секуляризации, балансирующей на грани антиутопии, порой перерастая на практике в стерилизацию личности и творя ее функциональную раздробленность. Безумие либо беспомощность.

Мне кажется, люди сейчас постигают нечто существенное: важен не универсализм как таковой, который путают с истиной или целостностью, а подлинность. Еще важнее – причастность к ней. Ну, а признак жизни — именно парадокс, но никак не картографическая бесконфликтность пути. Универсализм нередко оказывался лукавой моделью, что сродни прокрустову ложу. Где, как известно, отсекали голову либо подрубали ноги. Подлинность же, даже при наличии заблуждения, дает шанс на продолжение пути и выход.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Вот до неё за несколько шагов придётся доходить. Это радикальный вопрос для будущих обсуждений о судьбе стратегизма. Цельность — она счётная, или она не счётная? Если счетная, то все покатиться по знакомой колее «раз-два-три»!

НЕКЛЕССА: Вы посмотрите, какое интересное семантическое расхождение. Целостность ведь сегодня усечена в русском языке в своем полном значении (правда, есть еще одно слово: «цельнокупность»). Однако в английском integrity — сохранило важные обертоны. И его смысловое поле обязательно включает в себя понятие моральной целостности, «антикоррупции». Думаю, не случайно это расхождение…

Что же касается «нескольких шагов до выхода» и «природы счетности», то, к сожалению, Олег, должен сообщить вам пренеприятнейшее известие: обе ваши интуиции сбылись, и время передачи просто закончилось.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Вопрос мы задали, и пусть кто-нибудь другой ответит на него.

НЕКЛЕССА: Благодарю вас, Олег Игоревич, за участие в беседе на столь непростую, неоднозначную тему. И поскольку на этот раз в суете я потерял цитату, которую принёс, дабы зачитать, то придется нечто выдумать: «Прошлое – опыт, настоящее – подвижная плоть, будущее – океан, смывающий несовершенства представления о ней».

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: Я бы не удержался от аплодисментов, если бы опять это не было «раз, два, три».

НЕКЛЕССА: По крайней мере, мы ставим нашу пьесу на подмостках все того же Глобуса, но уже во всех смыслах этого слова. До встречи на следующей неделе.

ГЕНИСАРЕТСКИЙ: До свидания.