Современная книга перемен. Глокализация глобализации

Россия в настоящий момент экономически используется окружающим миром, но культурно им отторгается. Предъявление прежде всего себе самой, но также urbi et orbi современного прочтения 'загадочной русской души', ее ценностей, мировоззрения, мирополагания, внятных правовых, общественных, политических прописей в изменившемся социокосмосе, содержания собственного целостного культурного круга и оригинального национального проекта - задача актуальная. Однако ее реализация неизбежно связана с успешным осмыслением новой картографии социальной галактики, выбором оптимального маршрута в непростых обстоятельствах наступившей эпохи.

Критическую роль в национальном проектировании играют сегодня не только совершенство процедур, но и человеческие качества, не только энергия новых идей, но также присутствие такого генерального субъекта, как 'национальная корпорация', кровно заинтересованная в совокупном обустройстве ('капитализации') страны. И конечно, наличие непростых карт реальности, на которых начертана не только топография мира, фактически канувшего в Лету, и даже не текущая, опознанная и формализованная реальность, но и тот зыбкий, с трудом уловимый, мерцающий ландшафт за горизонтом, который называется будущим.

Что еще придется пересмотреть и осмыслить, отринуть или принять, чем еще необходимо обладать или жертвовать людям, живущим в несовершенном и к тому же стремительно меняющемся мире? Уже не первый год мы обитаем в условиях интенсивного транзита - как в национальном, так и в транснациональном измерениях. Можно сказать, транзит - наше 'родовое гнездо': Россия - это, скорее, подвижная 'фронтирная', нежели статично-калейдоскопичная 'евразийская' территория. Да и кризис всей культуры Большого Модерна назревал на планете не одно десятилетие, весь ХХ век прошел под знаком инициативного поиска нового миропорядка.

Прописи социально-идеологических проектов века - коммунизма, фашизма (корпоративизма), социальной демократии, неолиберализма, - сменив религиозные ереси и конфликты былых столетий, по мере своего воплощения слишком уж часто проявляли ту или иную степень однобокости, ущербности, порою быстро преображаясь из утопий в антиутопии.

Прикладная же политология привыкла рассуждать, приспосабливаясь к логике административных структур, реагирующих главным образом на текущие угрозы, используя окна возможностей post factum. В наши дни, однако, востребованной оказалась логика действий, основанная на принципе преадаптации, апробированная и применяемая преимущественно в среде венчурных предприятий.

Борьба за будущее

Глобальная проблематика, долгосрочное проектирование, комплексность подхода к социальной реальности начиная где-то с рубежа 60-70-х годов стали основой активного представления будущего и просто популярной тематикой (во многом в результате работы Римского клуба). В сущности, этим были продемонстрированы обостренная реакция на новизну исторической ситуации, управление содержанием интеллектуального дискурса и очертаниями генерального политического проекта. В результате в повестку дня вошли такие значимые впоследствии темы, как трансдисциплинарность, разрядка, экология, 'пределы роста' и т.д.

Рассуждения на тему композиций общежития велись в те годы в обстановке футурологической эйфории и целенаправленной деятельности по 'строительству мостов' (в частности, в сфере ограничений стратегических ядерных вооружений), проектирования детанта (1), предчувствия неизбежности конвергенции политических систем, замышлявшегося продвижения неолиберальной модели и унификации экономических прописей. А также необходимости социальной и политической конвертации плодов обвальной деколонизации Не-Запада ('третьего мира'(2)), решения возникавших при этом экологических, демографических и других проблем.

В истории человечества биполярность принимала различные обличия. Даже дихотомия Востока и Запада имела разные социокультурные измерения: конфессионального противостояния (христианство - язычество), культуртрегерской миссии (цивилизация - варварство), политического противоборства (капитализм - социализм)... В конце 80-х годов вместе с кризисом привычной матрицы биполярного мироустройства возникла вероятность иного, не-биполярного социума, опознаваемого в зависимости от конъюнктуры то в качестве мира однополярного, то многополярного. Перспектива утраты прежних оснований в конечном счете предопределила взрывную, широкую популярность двух альтернативных привычным меркам концептов - 'конца истории' и 'борьбы цивилизаций'.

Первый из них обозначал своеобразное исполнение милленаристских чаяний, воспроизводя по-своему оригинальную версию мондиалистской утопии, финал поисков 'храма на зеленом холме'. Одновременно была прочерчена то ли стартовая, то ли финишная черта понимания глобализма как нового мирового порядка (3) и идеологического умиротворения. А также если и не конфессионального единства, то некоего сбалансированного, конструктивного, мультикультурного диалога. Этот идеал оказался, правда, омрачен разного рода экологическими, демографическими и ресурсными ограничениями, которые между тем самим фактом своего существования создавали предпосылки для обустройства универсальной квазиидеологической платформы предстоящей политической реконструкции (так называемой концепции 'устойчивого/самоподдерживающегося развития').

Второй концепт появился не сразу. Первое время на место оппонента Америки выводился (что уже и вспоминается-то с трудом) 'мировой криминалитет', прежде всего - наркотрафик. Однако концепция конфликта цивилизаций, несмотря на подвижку в типологии политической субъектности, сумела-таки создать предпосылки для идентификации гораздо более внятного и привычного образа врага: сначала в виде клуба нечестивых персонажей 'оси зла', затем - и уже надолго - исламского экстремизма (исламизма), особенно в ипостаси терроризма. И имея 'в рукаве' еще одного потенциального претендента - Китай.

В сущности, былое противостояние на пороге миллениума фигур Буша и Гора символически и политически обозначило ситуацию исторического 'момента истины' для стратегического дизайна Америки. Джордж Буш-младший стал инициатором перевода темы 'борьбы цивилизаций' во вполне конкретную, по-своему (типологически) привычную и отнюдь не метафорическую 'войну с терроризмом' (с использованием вооруженных сил, военнопленными, особым типом судопроизводства и т.п.). Альберт Гор явился идеологом нового универсализма в духе разворачивающейся концептуалистики мирового баланса и устойчивого развития как пролегоменов более сложной, гибкой и полифоничной системы глобального управления, основанной на заметно ином понимании (акценте) силы. И необходимости уже в ближайшем будущем действовать в условиях заметно усложненной, неодномерной картографии мира.

В результате в момент приближения к национальному кризису из-за исчерпания 'узкого' прочтения изменившихся обстоятельств и гипертрофированного применения прежнего поколения средств безопасности (оставляющих открытым лишь коридор эскалации, что, собственно, и произошло) Америке оказалось нечего предъявить городу и миру в качестве источника 'второго дыхания' в дьявольски сложной альтернативе социального транзита.

Но основная ставка в борьбе за будущее оказывается гораздо выше. В битве за игральным столом козырными картами являются все же не разные версии топографии ландшафта, а целью - не просто призовое место в гонке за политическое либо иное доминирование. Проблема, скорее, в постановке вопроса. И в самом объекте борьбы. Что, собственно говоря, следует понимать под будущим, каков категориальный статус картографического New Deal? Кто из игроков играет сам, а кто - лишь 'агент на ковре' в глобальном казино 'Рояль'? И что лежит на кону: фишки, деньги, позиции или же нечто иное? Какие образы тиражируются в общественном сознании и психее? Большой социальный взрыв? Мир 'элоев' и 'морлоков'? Экологическая, демографическая или экономическая катастрофа? Новый мировой беспорядок и выход на поверхность с политическими претензиями подобного ленте Мёбиуса мирового андеграунда? Неоархаизация и хаотизация прежней модели порядка после осознания ее нереализуемости и с двусмысленной претензией на проблематичное управление в условиях неопределенности? Новая 'астероидная' и клановая география мировой политики? Инновационный прорыв в парадиз нового золотого века (в той или иной версии милленаризма) либо порыв к звездам?..

Уже в концепции Фукуямы понятие - не то чтобы прогресса, но последовательного продвижения в пространства социальной и исторической новизны - было поставлено под вопрос. В общем: 'Остановись, мгновенье, ты прекрасно!' Лимит на революции объявлялся исчерпанным, а насущной проблемой декларировались экологическое, демографическое, экономическое обустройство, удержание планеты порою с пессимистичными и мрачными обертонами архаичного и традиционалистского (а заодно и демографического) свойства...

В подобном подходе к принципам и параметрам человеческой вселенной видны симптомы колоссальной культурной инверсии, возврата к, казалось бы, давно отвергнутым и забытым кодам отошедшего в прошлое мира(4). Но кто субъекты такого охранительного инстинкта контристории - те, которые отрицают прежнее понимание будущего, которые замыкают исторический горизонт, выбрасывая на свалку истории ценности прогресса, гуманизма, принимая на себя обязанности держателя врат и ключей? Ведь вершиной истории здесь признаются не только определенный тип политического регламента и формула миропорядка. Замкнутый геоэкономический универсум - модель глобального каталога вещей и людей - объявляется оптимальной часовой механикой мира, теряющего творческую силу. Мира, подвергаемого экзорцизму на предмет изгнания из него всякой неконтролируемой инновации как явления. И вообще - исключения любого нарушения пределов (то есть происходит возрождение и утверждение архаичной по своему генезису и временам расцвета идеологии баланса).

Новый класс управленцев, в условиях нечестивого исторического конкордата сочетающийся крепкими узами с финансовой олигархией (5) на алтаре неолиберальной версии мироустройства, сделал ставку на мегапроект глобальной геоэкономической машины. Машины, объединяющей мир обезличиваемых людей, оцифровывающей всевозможные виды практики, превращающей любые формы антропологической активности в ту или иную меру универсальной квазиренты. Противостоит этому амбициозному проекту не менее амбициозный мир людей-новаторов, творцов, соединивших судьбу свою и мира с дальней границей промысла, уходящей за любой мыслимый земной горизонт.

И те и другие персонажи человеческой драмы сосуществуют в едином времени и на одной планете. Осознание же открытости мира и уникальности возрожденной в русле истории личности позволяет понимать саму историю не как бесконечно растягиваемый 'срок', но как основной модус существования людей, как необходимое условие их перманентной трансценденции к высшему, истинному состоянию. Разделившись, таким образом, внутри себя самой, цивилизация вступает в историческую схватку за право на формулу творения, в борьбу за будущее как значимую категорию, а не вечный, неизбывный срок деятельного оцепенения. Борьбу, исход которой предопределяет в конечном счете и траекторию исторической судьбы, и достоинство человека.

Поль Рикёр, размышляя некогда на схожую, но не тождественную тему о возможных обстоятельствах столкновения цивилизации с 'другими', сформулировал свое видение этих горизонтов следующим образом: 'Мы ничего не можем сказать о том, что станет с нашей цивилизацией, когда она действительно встретится с другими цивилизациями без потрясений, вызванных завоеванием и подчинением. И надо признаться откровенно, что подобные встречи до сих пор не проходили в форме подлинного диалога. Вот почему мы пребываем в своего рода транзитном состоянии, междуцарствии, будучи уже не в состоянии подчиняться догматизму единой истины, но и еще не способными преодолеть захлестнувший нас скептицизм. Мы находимся на распутье, на стадии заката догматизма, на пороге подлинного диалога'.

Революция корпораций

Мироустройство эпохи Модерна основывалось на идее совмещения народа, территории, права (uti possidetis juris - 'кто владеет, того и закон', лат.), исключительного статуса и суверенитета национальных государств (cujus regio, ejus religio - 'чья область, того и вера', лат.). А также - на изменчивых коалициях, создаваемых для поддержания динамичного баланса интересов и сохранения, таким образом, определенного status quo.

Исторически каждая из засвидетельствованных формул социальной организации/государственности по-своему прописывала и предписывала синтез деятельности и территории, структур управления и структур повседневности, закрепляя единение тем или иным образом на некоторый срок в соответствии со сложившимися обстоятельствами. При существенном же изменении обстоятельств и среды данные скрепы распадались.

В наши дни кризис усложнившегося и многомерного социокосмоса проявляется и в распространении поствестфальской идеологии суверенности индивидуального выбора (прав человека), и в самой мотивации удержать практически любыми методами привычную политическую конструкцию, выстраивая, к примеру, не соответствующую идеологии и духу современной системы международных отношений 'мировую властную вертикаль'.

Но парадоксы - это щели, сквозь которые пробивается свет истины: они позволяют нам толковать подобные криптограммы глобального 'госстроительства'. Прочитываемые, скажем, таким образом: один рубеж (эпоха социального Модерна) пройден, борьба ведется на другом, где былые противники оказываются союзниками, и наоборот. Борьба идет за вселенский Рим, за удержание цивилизации в условиях разлагающего ее варварства ('Гога и Магога') и параллельного противостояния океаническому ('эфирократическому') Карфагену.

В общем, глобальный мир Модерна, выстроенный на высокотехнологичной основе, оказывается на краю прежнего прочтения истории и критически близок к краху. Но возможны другие толкования ситуации. Равно как и другие инициативы ее прочтения. Очевидно одно: кризис предопределил разрастание интереса к альтернативным формам социальной и политической организации мира и к судьбам уже существующих протоформ. А в особенности - к практическим концептам в данной сфере: схемам, моделям, инструментарию строительства грядущего града, к стилистике тактического и стратегического планирования в изменившейся среде.

К новой методологии познания и действия.

На повестке дня оказываются формальное опознание, детализированное (по возможности) описание и конкурентоспособное обустройство возникающей из недр национальной государственности новой, комплексной, 'композитной' ее формы. Ситуация, кстати, в чем-то знакомая по прописям темных веков с умножением обликов бытия, органичным слиянием мифического, горнего и человеческого. И по четким лекалам эпохи Возрождения: вспомним противостояние городской коммуны (торгового терминала) и иерархичной лестницы феодального господства как ристалища исторических сил и социальных амбиций.

Амбициозная корпорация

Коллективный и слабо формализованный субъект социального действия, обладающий трансэкономическими мотивациями, я называю амбициозной корпорацией, учитывая, что для многих новаций нет пока адекватных категорий и лексем.

Термином этим случается обозначать и возникающие корпорации-государства, и более традиционные глобальные мультикультурные предприятия, влияющие на ход событий, и неформальные клубы различных пропорций/уровней компетенции, 'невидимые колледжи', религиозные и квазирелигиозные группы действия, разнообразные этнические диаспоры, глобальные племена и организованные меньшинства, политически ориентированные профессиональные цеха и территориальные комьюнити, масштабные лоббистские структуры. А заодно такие аморфные, но энергичные сетевые организованности, как, например, трансформеры транснационального движения альтерглобалистов. Список может быть продолжен.

Одновременно к (пост)современной властной мозаике тяготеют пестрые трансгеографические движения революционеров, подпольный истеблишмент ниспровергателей основ, 'союзы энтузиастов и сумасшедших'... Наконец - криминальные структуры или организации террористические, выстраивающие алгоритмы деятельности по собственным мотивам тотальной борьбы за будущее. И порою, будучи не в состоянии конструктивно менять реальность, они в прямом смысле подрывают ее.

В своей предельной форме амбициозная корпорация - гибкая организованность, манипулирующая и манипулируемая (образуя канал эффективной обратной связи), преследующая неоднозначные цели, обладающая неординарным целеполаганием, динамичная, многомерная, сложная по композиции, транснациональная по составу и месту приложения сил, весьма критичная по отношению к прежней типологии общественного устройства и собственному текущему состоянию. Но нередко при этом полагающаяся в своих венчурных предприятиях на некий солидный и статусный объект Старого мира, транслируя до поры его намерения и мотивации, будучи, однако, готовой перерезать связующую пуповину.

Принципы жизнедеятельности инновационных корпораций все чаще акцентируют нематериальную природу практики, искусство миростроительной (демиургической) импровизации, выходя за рамки планирования исключительно экономического успеха: мутирующим организмам стала заметно 'тесна кольчужка' прежней грамматики повседневности.

Чтобы устойчиво получать масштабную прибыль, корпорация должна претендовать на нечто большее, чем прибыль. Культура предпринимательская per se уступает место синергийной культуре корпоративных сообществ, восстанавливая полузабытые обертоны этого понятия, в том числе - трансэкономические помыслы и перспективы. Смыкаясь с аналогичными процессами в других сферах человеческой деятельности, стратегия метакорпорации теперь особо выделяет поиск оригинальной суперпозиции в системе социальных замыслов, соответствующим образом формулируя миссию и провидение, обретая вкус к освоению еще только намечающихся горизонтов событий.

В соответствии с логикой подобного подхода корпорация деятельно планирует и осуществляет обустройство перспективной социальной ниши, в результате чего ее образ сопрягается в общественном сознании с миражами и горизонтами взыскуемой обществом утопии. Даже небольшая корпорация, нашедшая свой конкурентоспособный рецепт колонизации будущего, переживает пароксизм роста и ощущает высоту границ достигаемого успеха.

Обретая же востребованную историей позицию, корпоративный конгломерат производит/продает уже не конкретный товар и даже не 'товарный сюжет' (выдвигающий на передний план долгосрочный маркетинг, маргинализируя сам фактор производства), но идею, перспективу, а вместе с ними - доверие, безопасность, борьбу за мир, лежащий по ту сторону высотной границы. В конечном счете именно способность к освоению новизны, искусство преадаптации к ней предопределяют успех эволюции и долгосрочность существования в распахнутом мире.

Речь при этом идет обо всем многоликом семействе корпоративных организованностей: параполитических, национальных, этнических, территориальных, экономических, клановых, личностных. В особенности о тех, которые обладают способностью к дерзновению и - это стоит, наверное, подчеркнуть еще раз - имеют склонность к трансэкономическому целеполаганию.

Средства между тем имеют свойство служить не цели, а результату. Возникает гротескный образ дисперсного мира (воспринимаемого как кинематографическая карикатура), в котором конфессии размываются сектами, толками, тайными орденами, политика замещается операциями спецслужб, политтехнологов, коммандос, экономика - финансовым производством и его производными, а культура - индустрией грез, душевного комфорта, иллюзий. Трансформации совершаются, однако, не только революционным образом, ломая стереотипы о колено. Чаще изменения происходят путем конвергенции ('приложения') с привычными структурами повседневности, сохраняя до времени прежнюю, конвенциональную оболочку, но кардинально меняя суть. Явления очевидны, тенденции подчас ускользают от внимания.

Полифоничные суверены-корпорации проявляются преимущественно в действии, а не в оргструктурах, публичных текстах или ярлыках. Так что некоторые ситуации и процессы (пост)современного универсума обладают практически анонимным характером, образуя виртуальные криптографические миры. Что лишний раз указывает на дефектность привычной социальной картографии, неполноту сложившегося в прошлом категориального аппарата и теоретических схем политологии.

Глокализаия государственности

В новом мироустройстве прямая территориальная экспансия и четкая локализация положения в пространстве доминирующих субъектов действия сменяется их энергичным, подчас протееобразным продвижением в динамичной среде материальных и нематериальных ресурсов, физических и виртуальных границ. При этом ради занятия ключевых позиций в топологии мирового дохода и географии ресурсных потоков используется новый класс агентов действия, включая глокальные образования.

Нематериальные ресурсы удачно сложившейся региональной корпорации, исторически мотивированной и перспективной с точки зрения глокализации, создаются не за один день. Они высоко ценятся в нынешнем мире, так как предоставляют возможность воплощать оригинальные проектные замыслы и выстраивать долгосрочные программы событий.

Подобные территории - рубеж социальной и политической практики, 'благословенная делянка', одно из зернохранилищ будущего мирового урожая. В стилистике (пост)современного миростроительства востребованным ресурсом оказываются те или иные матрицы солидарности (включая глокальные территориальности), позволяющие прочертить социальный ландшафт в агрегатном состоянии транснационального сообщества. Распространение 'давосской культуры' космополитичных игроков меняет состав шахматных фигур и иерархию мировых связей в пользу выплывающего из прогностического тумана 'золотого архипелага' Новой Ганзы (6). На этой пока еще зыбкой и безвидной почве материализуются эскизы футуристической прогностики, обретают динамичную плоть территориально-деятельностные комплексы, плодоносит 'точечная экономика' сверхконкурентных делянок клубного сообщества.

Человечество тем временем перестает осознавать себя социальной целостностью. Доноры, конкурируя между собою, все менее склонны поддерживать дотационных реципиентов (склоняясь разве что к амортизационным формулировкам 'благотворительности'), аккумулируя доступные ресурсы для прохождения горловины неосоциальной инициации. Вступление России-РФ во Всемирную торговую организацию - вынесенная в ближайшее будущее символическая черта, означающая пересечение определенного рубежа; однако в этом мире символизм играет не последнюю роль. В стране, чья государственность 'сшита на скорую руку', так или иначе трансформируется не только хозяйственный регламент, но сама социальная метафизика, весь совокупный контекст экономического и политического действия.

При понижении статуса протекционистских барьеров, традиционно ограждавших национальный рынок, а также в силу прямой их коррупции (хотя и смягченной семилетним переходным периодом) перед российскими производственными и территориальными констелляциями рано или поздно возникает дилемма 'исторической лояльности'. Иначе говоря, момент выбора доминантной формулы интеграции: либо по преимуществу в национальную, либо - в глобальную экономику. Учитывая при этом, что интернационализация хозяйственной деятельности акцентирует не столько территориальную, сколько отраслевую специфику экономического действия.

В исторически сложившихся обществах издержкам подобных метаморфоз противостоит национальная корпорация в виде консолидированного корпуса элит. Однако данный весьма ценный нематериальный ресурс не возникает в одночасье.

В особенности это касается стран с неустоявшейся государственностью, где национальная корпорация размыта или раздирается доходящими порою до вооруженных столкновений клановыми неурядицами.

К примеру, в странах, государственность которых складывалась в период массовой деколонизации.

В конечном счете наряду с 'традиционным' развитием мировых связей в (пост)современном трансформере совершается перманентная конвертация национально ориентированных моделей кооперации (странового производственного организма) в интернациональные воспроизводственные сети (сегменты глобальной экономической конструкции). Что, в свою очередь, усугубляется неравномерностью региональных статусов, провоцируя дальнейшее расслоение 'регионов-доноров' и 'дотационных субъектов', но теперь уже в глобальном калейдоскопе геоэкономических 'делянок' и 'этажей'.

В итоге выстраивается мультипликативная, точечная, диффузная топология неравенства, в чем-то аналогичная, но в то же время отличная от привычно вычерчиваемого разделения мира на 'богатый Север' и 'нищий Юг'.

'Российский проект' как стратегическая проблема

Интеллектуальная растерянность российского общества велика и очевидна. Противостоять ей может и должна интеллектуальная и моральная реформация. Речь также идет об опознании изменившегося социального ландшафта планеты, о новой методологии познания и действия в предъявленных нам историей обстоятельствах.

Смена устаревшего языка анализа, артикуляция политической философии и формулирование внятного 'Российского проекта' - доктрины, учитывающей драматичные перемены, происходящие в социальном космосе, равно как завоевание интеллектуального и нравственного авторитета в мире, - являются национальными императивами. Вести интенсивный, содержательный разговор на данные темы необходимо. Ибо главная задача элиты - стратегическое управление обществом, то есть искусство рождать смыслы, образы будущего для себя и для тех, кого она ведет. И при этом квалифицированно действовать в предложенных историей обстоятельствах.

Остро необходимо прояснение формулы российской цивилизационной идентичности в новом веке, определение лица государственности в формате Россия-РФ, то есть нового государства с изменившимися ценностными ориентирами, геостратегическим мирополаганием, геополитическим контуром и геоэкономической картографией

Право на достойное будущее страны обеспечивается далеко не только конкурентоспособностью экономики или боеспособностью вооруженных сил. Скорее, эти качества - производные от калибра правящего класса, его интеллектуального и властного мастерства, ибо продукция, создаваемая правителями, если можно так выразиться, постиндустриального свойства: она есть нематериальный, интеллектуальный, творческий, управленческий фермент - ген, 'публичное благо', вокруг которого выстраивается общественный организм со всеми своими достоинствами и недостатками.

Интеллектуальная мобилизация и трансценденция неудовлетворительного положения дел - долг и добродетель правителей. Качество элиты в конечном счете есть статус нации и образ государства. На каком языке говорит сейчас Россия, о чем ее речи, кто прислушивается к ним в современном мире?

Мысль, творчество, интеллектуальное усилие, власть - все это энергии, сопричастные и практике, и метафизике. Люди не механизмы, и их судьба не фатальна; история - это открытая дорога, лежащая по ту сторону распахнутой двери, но одновременно метафизический процесс. Национальные проблемы в разные времена решались по-разному, и один из инструментов переломных периодов - искусство особого сорта интеллектуальной мобилизации и моральной реформации, когда удержание от зла, деградации и хаотизации имеет источник не вовне, а внутри страны и персоны. Потому сила верного действия, плодотворного порыва и умного слова - равно как живой мысли, опознающей актуальные обстоятельства, а не вложенного 'матрицей' в общественное сознание формального 'кластера', - из числа могучих средств возрождения страны и нации, трансформации мира.

Цивилизационная и национальная идентичности базируются на господстве определенного мировоззрения, претворяемого в энергии миростроительства, что находит выражение в историческом и политическом проекте. Подобный проект основывается на верной оценке исторической ситуации, талантливой доктрине, рассматривающей идеальные и практические цели, средства для их достижения, а также - 'этапы большого пути', выражением чего служит национальная стратегия государства. Мировоззрение нации отражается в ее основном земном документе, сводящем воедино основополагающие принципы и нормы, определяющем национальное жизнеустройство, - конституции. Конституция содержит постулаты, очерчивающие признанную систему ценностей, законодательные принципы (юридический образ нации), утверждает политические основы существования общества и государства.

Подобное хозяйство, конечно же, требует соответствующего интеллектуального обустройства, выверенного социального и гуманитарного инструментария, адекватного исторической и политической ситуации.

И еще об одном обстоятельстве, проявляющемся в российской истории то как ресурс, то как обременение, хотелось бы упомянуть особо.

Что я имею в виду? В общем, упомянутую в начале статьи тривиальную тезу: фронтирный, евразийский характер страны, который, естественно, понимаю не географически и, пожалуй, даже не традиционно дихотомически, а как соприсутствие в одном социальном организме наряду с зерном оригинального российского мирополагания достаточно различных мировоззренческих кодов - азиатского, западноевропейского, византийского, причем в русифицированных и модифицированных ипостасях. Другими словами, краеугольная проблема исторической России - ее цивилизационная кентавричность, комплексность, противоречивость социальной ткани. Из чего проистекают и различное прочтение политической философии, и конфликтующие способы управления, и даже несовпадающие концепции правящего класса.

России-РФ слишком тесно и слишком просторно в новом обличье. Страна в сложившихся на сегодняшний день обстоятельствах естественным образом и во многом путем проб и ошибок, время от времени набивая чувствительные шишки, стремится определить формат самостояния в новом мире. Вступая во Всемирную торговую организацию либо ведя тяжбы о будущем 'территорий с ограниченной суверенностью', Россия между тем ныряет в темные воды, быть может, и не вполне осознавая последствия затяжного прыжка в бурлящий кровью и молоком трансформационный котел (пост)современности.

Демократический суверенитет

Правила поведения в современной политике диктуются и отменяются жизнью. Если всмотреться, многочисленные, повсеместно совершающиеся трансформации базируются на воплощении определенного, основанного на той или иной ценностной базе целеполагания в соответствующих (и меняющихся, причем подчас кардинально) условиях среды.

Начала и принципы уходящего в прошлое мира были относительно просты. Фетишизация регламента, фиксация населения на фигуре правителя, почитание сложившегося ('ветхого') положения вещей вечным состоянием души и мира - все это отчуждало личность от действия, от подвига преодоления себя и паутины внутренних/внешних нестроений, от использования открывавшихся то тут, то там коридоров возможностей, делегируя личную ответственность за общую судьбу на вершину пирамиды. Или же - случалось и такое - 'в никуда'.

В критические времена все это делает общество подобного строя особо пассивным и уязвимым. А отсутствие колодцев культуры, метафизической, интеллектуальной глубины, чувства солидарности и сострадания - варварским и диким.

В результате сообщество оказывается исторгнутым и из истории, и из цивилизации. Истории, понимаемой не как искусство чтения прошлого, его каталогизации, но как целеустремленное, подвижническое обновление привычных обстоятельств, их трансценденция, совершаемая упорно, каждодневно, здесь и сейчас. Другими словами, продвижение в будущее ради творения настоящего является одновременно и сутью истории, и ее добродетелью.

Политические организмы, равно как и общепризнанные их композиции, зарождаются, развиваются, стареют, а набранный в конкурентной борьбе вес и доказавшие эффективность конструкции кодифицируются в соответствии с обретенным влиянием и новыми правилами игры. Сложное одерживает верх над примитивным. Некоторым амортизатором, способным отсрочить наступление 'момента истины', может, правда, служить некий ресурс (цивилизационная либо материальная 'заначка') или же внешний катаклизм. Но предъявленная природой вещей логика эволюции со всеми возможными оговорками и девиациями по-своему неумолима.

Интернациональное сообщество социального действия сегодня склонно конституировать в качестве полевых игроков организмы самой различной этиологии, оценивая их статус сообразно с достигнутым в политической эстафете градусом успеха, постепенно, но зримо оттесняя в прошлое унифицированный, 'горизонтальный' порядок международных отношений и казавшиеся устойчивыми правила шахматной игры.

В объемном (пост)современном мироустройстве, пронизанном энергиями освобожденного бытия, обостряется - и, что даже важнее, модифицируется - проблема суверенитета, автономии, сепаратизма. Инновационная же перепись субъектов интенсивной практики - с присвоением им де-факто соответствующего ранга - обусловливается конкурентной синергией территориального и деятельностного пространств, сходящихся в определенном месте и в определенное время.

Глокализация, опознав сложное, 'композитное' строение мира транс- и интернациональных субъектов неодинакового территориального масштаба и калибра влияния, а также направления их деятельного и пространственного развития, обозначила тем самым более пристальное прочтение феномена глобализации.

Комплексное прочтение формирующегося ландшафта - серьезное продвижение в уяснении естества эпохи.

А как прикладное следствие переосмысления политологических стереотипов назревает и значимое обновление инструментария практики.

В социальной и управленческой культуре сегодня просматриваются два концептуальных подхода:

 

• системный и обезличенный, базирующийся на примате категориального обобщения феноменологии;

   

• целостно-конкретное мировидение, основанное на различении оригинальной природы, индивидуальности динамичных по своей сути антропологических ситуаций, их перманентной новизне, предельности и уникальности.

В первом случае планирование ведется, так сказать, 'по Клаузевицу', а методология тяготеет к естественно-научной матрице организации знания/обоснования практики. Во втором - учитываются символизм социальной реальности, ее особая субъективная природа, критическая изменчивость, комплексность, психологизм, внедряются техники рефлексивного и персонализированного управления событиями.

Методология же познания и действия шаг за шагом, а порой и стремительно, обвально смещается на трансдисциплинарную и неклассическую позицию. Но, пожалуй, наиболее плодотворное приобретение - искусство синергийного сопряжения достоинств обоих подходов. И постижение открывающихся при этом глубин - методических и технологических следствий от введения в практику принципа умной антиномийности человеческих операций.

Суверенитет в этих условиях становится транзитной категорией, но в смысле не его ликвидации, а, скорее, расширения сферы действия, своеобразной приватизации и демократизации, распространения на иное поколение субъектов национального и интернационального взаимодействия. Поколение, опознаваемое в связи с открытием нового языка социального анализа и изменившимся пониманием субъектности. Включая в себя новое прочтение таких, казалось бы, традиционных понятий, как самостояние, независимость, свобода.

Другими словами, на планете формируется многомерная среда обитания мутантов социального влияния, обладающих различным политическим весом и степенью автономии. Инновационная экономика оказалась на порядок выше инженерных утопий. В ситуации разлада с прежним миропорядком, удерживающим в своих объятиях (до поры) лишь жизненно важные технологии безопасности, она рождает собственную футуристическую вселенную - архипелаг точек роста инновационной социальности.

Предельный образ этой вселенной, говоря высоким слогом, - мир, подобный фазовому пространству свободных по природе антропологических и автономных по положению социальных суверенов.

Возможно, это наиболее сложная проблема, стоящая и перед страной, и перед мировым сообществом, воспринимаемыми в прежнем формате.

Момент истины - выбор траектории движения энергичными персонажами и ареалами в сложноорганизованной и взаимопроникаемой просторности глобального мира, открывающейся перед Россией. Жестокому испытанию подвергнется в этом акте исторической драмы качество национальной солидарности. В том числе - по мере интеграции деятельных субъектов в юридические и практические процедуры расширяющейся и развивающейся ВТО. Другими словами, национальные организованности в своей трансгеографической ипостаси рискуют обратиться сначала в консолидированные диаспоры или внутреннюю ('вертикальную') эмиграцию, чтобы затем раствориться в туманных лабиринтах нового мира.

Удастся ли гражданам обустроить 'цветущую сложность' национальной корпорации и удержать ее целостность в океане транснационального Соляриса? Произойдет ли транзит в новую эпоху с сохранением комплексной (соборной) суверенности исторически сложившейся и культурно связанной российской общности? Или же в многомерном социокосмосе русский мир воспоследует по орбитам расходящихся и притягиваемых иными планетами монад и астероидов, как это уже произошло в ситуации недавнего 'культурного развода'? Глобализация объединила мир, глокализация вновь делает его необъятным. 'Открылась бездна, звезд полна...'

Примечания.

1. Процесс, фактически инициированный речью президента Линдона Джонсона 7 октября 1966 года.
2. 'Развивающиеся страны, третий мир вступили в новую фазу <...> Наконец-то этот третий мир - игнорируемый, эксплуатируемый и презираемый, как и третье сословие, - также захотел обрести собственную судьбу' // L'Observater. Aou ^t 14, 1952.
3. Сам термин 'новый мировой порядок' имеет долгую историю (и употреблялся, к примеру, в политическом залоге Вудро Вильсоном в начале прошлого века, а его модификация запечатлена на большой печати США). Но в качестве современной инициативы идея была обозначена в политическом лексиконе Михаилом Горбачевым в конце мая - начале июня 1990 года. Выступая в Вашингтоне и Стэнфорде, президент СССР неоднократно упоминал об 'идее вселенского единства', о 'приближении к новому миру', 'строительстве здания новой цивилизации', формировании 'нового мирового порядка'. Термин приобрел современное звучание после подписания Парижских соглашений в конце 1990 года, а также после того, как президент Джордж Буш-старший воспользовался им в контексте первой иракской кампании. Концепт сохраняет амбивалентность, позволяющую вкладывать в него разный смысл. Его внутреннее содержание, с одной стороны, тесно связано с постулатами неолиберализма ('глобальный свободный рынок') и мондиализма ('глобальное управление'), с другой - частично восходит к весьма отличной по духу концепции 'нового международного экономического порядка', активно разрабатываемой в 70-е годы странами 'третьего мира', а также к идее универсального мира (в библейской эсхатологии, намеченной у пророков Исайи (2, 2-4) и Михея (4, 1-3).
4. См.: 'Прошлое по-аккадски - um pani (дословно 'дни лица/переда'); будущее - ahratu (образовано от корня 'hr' со значением 'быть позади') <...> слово adannu, которое иногда <...> переводят как 'время', означает 'срок' и в смысле какого-то периода времени, и в смысле момента в конце определенного периода' (Клочков И.С. Духовная культура Вавилонии: человек, судьба, время. Очерки. М., 1983. С. 29, 15).
5. Так, к примеру, 'в 2006 году частные инвестиционные фонды потратили на скупку активов по всему миру 400 миллиардов долларов. В их органы правления входят экс-президенты и бывшие главы крупнейших корпораций. За счет собственных средств они скупают активы стоимостью десятки миллиардов долларов' // Взгляд. 26 февраля 2007.
6. Иными словами, транснациональная обитель 'золотого миллиарда' строится не на прежней, пусть и эксклюзивной, национально-государственной основе (избранная территория, ограниченная для свободного движения человеческих потоков), а на глокальной и архипелагной основе ряда метрополисов, а также других центров мирового развития (терминалов 'Воздушной Лапутании'), объединенных современными средствами безопасности, коммуникации и информационно-финансовыми потоками в глобальную сетевую структуру.